Метро 2033: TOD MIT UNS

Цормудян Сурен Сейранович

— Федор Семенович, вот вы так любите вечно издалека заходить да непонятно излагать, — перебил его Загорский. — Не могли бы вы сразу к делу перейти? У меня живот что-то крутит.

— Не дерзи мне, парень! — зашипел Самохин, резко нахмурившись. — А то ведь самой страшной фобией для тебя будет мой гнев. Понял?

— А я не дерзю… держу… дерзаю… Короче, вы меня не так поняли.

— Да все я прекрасно понял. Разлагает тебя дружок твой, сосед этот сомнительного племени.

— Вы о чем? — Загорский поднял взгляд и уставился в злые глаза Самохина.

— О чем? О ком! О горце этом, Баграмяне!

— Вообще-то он не горец. Что за глупость…

— Заткнись, Крот!

Ты вообще, что ли, страх потерял?!

«Страх потерял… Ах, если бы. Этот чертов страх наизнанку просто выворачивает», — думал Диггер. И сейчас, после того страха, вся эта демонстрация угрозы простым лысым человеком выглядела даже комично. Ужас того, что он пережил у колодца, теперь не оставлял место каким-то другим, менее значимым страхам.

— Федор Семенович, может, все-таки скажете, что от меня требуется? Мне, правда нездоровится, и я…

— Да ты вообще живешь не тужишь, Саня. Никакой трудовой повинности. Никаких работ. Бродишь все по казематам, и толку…

— Электричество, — напомнил Загорский.

— Ну да, конечно, — Самохин вроде бы смягчился. Или сделал вид. Либо и гнев, и мягкость были наигранными. Скорее всего, последнее. — Только видишь ли, Крот, мне надо больше. Сильно больше. И уж коль ты так заступаешься за своего дружка-Баграмяна, то вот вместе с ним и займись поисками. Заодно не так страшно тебе будет в норах своих кротовых и темноте.

— Да о чем вы? — вздохнул Александр.

— Ты слышал о метро? — руководитель общины поднялся и скрестил руки на груди, внимательно глядя на Диггера.

— В смысле, о книге, что ли? — Загорский приподнял голову и уставился на хозяина.

— Не дуркуй, Саня. Я тебе толкую про метрополитен. Туннель. Рельсы. Поезд. Улавливаешь?

— Ну, слышал. Однажды был даже, в Москве. Мне лет пять тогда, наверное, было. А что?

— Да нафиг московское! Я тебе про местное метро говорю.

— Ерунда, — Александр наконец освободил одну ладонь и махнул рукой.

Самохин прищурился:

— Это почему же?

— Да, была такая легенда, что у немцев был секретный метрополитен в Восточной Пруссии. Я сам его искал даже. Только это всего лишь легенда. Здесь грунт непригоден. Болота. Плывуны. Грунтовые воды. Песок.

— Умный какой! А ты в курсе, что в Ленинграде, в смысле в Питере, тоже метро есть? Ну было, точнее.

— Ну знаю, да.

— А знаешь, какой там грунт? Почва еще хуже, чем здесь. А ты говоришь, болота да плывуны. И отчего тогда ты, не веря в здешнее метро, веришь в подземный город?

— Я не говорил, что я верю в подземный город. Я верю, что тут были секретные заводы под землей. И лаборатории. Есть места, где они могли быть построены. Грунт не везде одинаков. И соединялось все это узкими коридорами, которые проще сделать и содержать в наших условиях. И гидроэлектростанция, работающая от грунтовых вод, которую я нашел, — тому доказательство.

— Ну да, — соглашаясь, кивнул хозяин. — А ты помнишь тех двух немцев, которые в ваших поисках помогали, когда вы заблудились перед самым концом?

Конечно, Александр помнил этих представителей германского консульства, которые при помощи старых архивных карт и схем подземелий помогали местным властям в поисках пропавших школьников: Руслана Махеева, Егора Хрусталева, Лены Бергер и его — Саши Загорского.

Потом и эти немцы, и он, и Самохин со своим водителем оказались во мраке подземелья, спасаясь от вспышки и взрыва. От смерти земной цивилизации. Пожилые германцы прожили недолго — преклонный возраст, осознание того, что они больше никогда не увидят свой дом, и масса других факторов быстро закончили их жизнь.

— Разумеется,

помню. Я тут один из немногих, кто почти свободно владеет немецким языком. Недолюбливали они меня, правда. Может, из-за того, что здесь по моей вине оказались и не погибли со своими семьями, что было бы предпочтительней, наверное. А может, потому, что они какие-нибудь бывшие гитлеровцы, а я им показался евреем.

Самохин засмеялся:

— Ну, ты почти в точку попал. Клауса помнишь?

— Это который седой весь? Даже брови белые?

— Его. Ну так вот. Знаешь, кем он был в молодости? В сорок пятом…

— Понятия не имею, — Загорский пожал плечами.

— Унтерштурмфюрером [11] СС, — произнес с каким-то пафосом Самохин. — И я ведь тоже в немецком языке волоку немного.

— Да, я в курсе.

— Ну так вот, — продолжал хозяин. — Пообщались мы с ним перед его смертью. Можно сказать, что он исповедовался. И вот какая занятная вещица получается, Крот. Он сказал, что был в этом метро…

* * *

Четыре человека наружной вахты форта тоскливо посматривали на пасмурное небо через сводчатый вход, поросший уродливыми переплетениями какого-то колючего кустарника. Верхушки бедных в последние годы на листву деревьев покачивались от ленивого и сонного ветра. Стояла жуткая тишина. Они давно не слышали пения птиц. Хотя не так… Двое из этих четырех его не слышали вообще никогда. И вот в этой тишине, где покачивающиеся темные от контрового света прятавшегося за облаками солнца, силуэты деревянных истуканов, где дышать по-прежнему рекомендовалось через маски, а из-за мрака вечной жизни под землей на глаза приходилось надевать все, что могло предохранить от ослепления дневным светом, они источали тоску своими отрешенными и обреченными взглядами. Старший сделал несколько шагов вверх по каменным ступенькам, шелестя пробивающейся в уголках лестницы травой. Присел на лежащий у входа обломок внешней стены. Слегка оттянул респиратор от лица и стал принюхиваться к воздуху, делая осторожные вдохи. Затем, сделав вывод, что сегодня, после ночного ветра, воздух более-менее безопасен, снял респиратор и повесил на шею. Потом сложил руки на карабине и стал прислушиваться. Как назло двое молодых из вахты начали скрести желтый мох с кирпичей у входа. Здесь его почти не осталось. Это самое первое и ближнее место, где его можно собирать. Но эти парни нашли-таки какие-то остатки.

11

Звание, учрежденное в 1934 году. Соответствовало воинскому званию лейтенанта.

— Эй, потише там! — недовольно буркнул старший и поморщился. Его крик был каким-то неестественным на поверхности, в этой могильной тишине.

Бойцы стали скрести гораздо деликатнее, стараясь не издавать при этом резких звуков. Четвертый вахтенный присел на ступени и, кажется, уже дремал.

Метрах в сорока, в густых зарослях, подступающих со стороны города, раздался отрывистый свист. Раз, другой. Старший насторожился, напрягая слух. Теперь послышались громкие удары молотком по пустой артиллерийской гильзе, которая висела там, на ветке сухого дерева. Три стука с короткими интервалами, три — с длинными, и снова два с короткими. Это был установленный на сегодня условный сигнал группы разведчиков. После шестичасового отсутствия, они вернулись из города. Старший поднес к губам пустую ружейную гильзу и дунул в нее столько же раз и с такими же интервалами, как и звонкие удары из зарослей.