Метро 2033: TOD MIT UNS
Шрифт:
Тигран схватил его за локоть и заставил снова присесть.
— Слушай, Саня. Ты уверен, что хочешь видеть все это? Может, вернемся внутрь, а?
Баграмян видел, что Крот на грани нервного срыва, и уже жалел, что потакал его желанию выбраться «на броню» и смотреть на современный Калининград.
— Да-да, все нормально, — часто замотал головой Загорский. — Я в порядке, Тигран. Просто… Это ведь мой город. Я понимаю, что, наверное, во всем мире так. Но… Я должен пройти через это. Обязан просто. Нельзя же всю жизнь прятаться от действительности в сырых казематах форта.
— Да
— Нет-нет, не волнуйся! — Александр снова часто замотал головой. — Я в норме. Хотя… Нет, конечно, нормой это назвать нельзя… Но ты должен меня понять…
— Ну ладно, — Тигран с сомнением посмотрел на Загорского.
Впереди открылся командирский люк и показался Михеев.
— Далеко еще до топлива твоего? Мы правильно едем? — спросил он у Баграмяна.
— Правильно. Сейчас будет развилка кольцевая — пересечение Советского, Борзова и Леонова. Едем по левой стороне, по Советскому. Военно-морскую академию помнишь?
— Институт, имеешь в виду? БВМИ?
— Да, он самый.
— Помню, конечно. Он, вроде, где-то скоро?
— Да, — кивнул Тигран. — Слева будет. Доезжаешь до широкого и чистого провала в ограде, и сворачивай налево. Там заезд чистый, не ошибетесь. Только возле него троллейбус перевернутый. Вот сразу за ним и сворачивайте. Потом покажу, куда дальше.
— Добро, — махнул рукой Михеев и скрылся внутри бронемашины.
Все чаще на пути попадались останки автотранспорта, и БТР стал двигаться медленнее.
— А как ты справился? Ну, в самом начале? — тихо спросил Александр. Ему даже показалось, что из-за респиратора собеседник его не услышал. Однако Баграмян молчал не потому, что до его слуха не дошел вопрос. Просто он задумался.
— Даже не знаю, — пожал он плечами после долгой паузы. — Время — как морские волны. Брось осколок стекла с острыми краями в море, и через некоторое время он станет красивым, гладким и мутным камнем. Даже намека на острие, о которое можно было порезаться, не останется. Я уже не помню первых впечатлений. Вроде понимаю, что тяжкие они были. Но как-то все… Человек ко всему привыкает. Со всем мирится. И живет дальше. Хуже, конечно, это способность к депрессии. Наша плата за разум. А так… — он снова пожал плечами. — Впечатления утонули в рутине. Притупились. Так же, как и любые впечатления. Первый раз с женщиной. Первый прыжок с парашютом. Первый увиденный мертвец. Первое осознание того, что все кончено… Все уносит время и шлифует своими волнами. Остается только здесь и сейчас. Сиюминутность. Добыть пожрать. Отоспаться после того, как добыл пожрать. Ну и так далее. Даже обидно как-то: к чему свелась наша эволюция! Творец наверняка не этого ждал от нас.
— И чего же он, по-твоему, от нас ждал?
— Не знаю. Может, он нас самих ждал? Сидел там, где-то на далекой планете, и ждал, когда мы прилетим. То есть — сумеем. Достигнем. Научимся. А мы не сумели. И эту-то, единственную планету, черт знает во что превратили… Ладно, Сань! Меня этот разговор что-то в такую трясину заводит, что ну его на фиг!
— Замяли, — вздохнул Загорский.
Бронетранспортер осторожно обогнул изувеченный корпус перевернутого троллейбуса и въехал на
Бывший майор Самохин стоял в обнаруженном помещении и, скрестив руки на груди, хмуро разглядывал ящики со странными консервными банками. На один из ящиков он поставил масляную лампу, которая и освещала странный тайник.
Позади послышался виноватый кашель и тихий шорох. Староста общины резко обернулся.
В свежем проломе кирпичной кладки, который вел в жилище Баграмяна, стоял, пошатываясь, взъерошенный и бледный больше обычного Борщов.
— Штаны сменил, урод чертов?! — рявкнул Самохин.
— Да. То есть так точно, товарищ майор, — отрывисто сглатывая, промямлил Василий. Похоже, что в его голове водили хоровод дикое похмелье, лютая тошнота, изжога и неописуемый стыд, граничащий с суицидальным фатализмом.
— Так что здесь случилось, кретин, мать твою?!
— Я… я не помню… Меня ударили по голове… мне кажется…
— Тебе кажется?! — взревел начальник Пятого форта. Он резко приблизился к проштрафившемуся подчиненному. — По голове тебя ударили, значит? А потом смеха ради навалили тебе в штаны здоровенную кучу, да?!
— Н…нет… наверное… — Борщов повесил голову.
— Тебя, ишак, бесполезно бить по голове! Ты знаешь об этом, тупая скотина?! А знаешь, почему?!
— Н… нет…
— Да потому что там сплошная кость! — выкрикнув это, Самохин влепил Василию затрещину, отчего тот завалился на рваный край осыпавшейся стены, и его вырвало.
— О, да ты полюбуйся на себя, свинья!
— Простите… — простонал Борщов, медленно поднимаясь.
— Ну так ты вспомнил, что случилось?
— Я… нет… не могу… я ничего не помню…
— А ты помнишь, что я тебе вчера велел? А?! Отвечай!
— Караулить… кажется… Красноторовцев…
— Кажется?! Ты, дерьма кусок, теперь даже не уверен в моих приказах?
— Нет… я просто… голова…
— И где они?!
Борщов вытаращил глаза на своего командира.
— То есть?
— Это ты меня спрашиваешь, баран?! Я велел подсыпать им желтый мох! А что ты сделал?!
— Я все так и сделал, товарищ майор…
— А я думаю, что ты, падла, ополовинил порошок. Часть себе оставил, скотина! А они ночью пришли в себя и свалили! Замок сломан! Бронетранспортера нет! В одной из старых лазеек они сломали кладку и вылезли наружу, чтобы посты не заметили! А что в это время ты делал? Ты валялся тут и смердел, урод вонючий!
— Я не помню… — всхлипнул Борщов.
— Ну так я напомню тебе, мразота. Вот, записка этого Баграмяна, которую он оставил у себя на столе. Тут все черным по белому: «Мы с Диггером уходим искать туннель, который велел найти начальник. В Загорского просто бес вселился, весь на энтузиазме. Видимо, это выпитый с Борщовым алкоголь так на него повлиял. Хотя Рита Гжель сказала, что кроме алкоголя он употребил еще что-то. Судя по всему, желтый мох. Она пошла с нами, потому как теперь за Диггером надо медику приглядывать. Угомонить его все равно не получается. Борщов лежит в отрубе». Ну что, падла, вспоминаешь?! — Самохин стал трясти листком бумаги перед лицом Василия.