Мэйфейрские ведьмы

Райс Энн

– Мне кажется, я никогда не пойму, чего ты хочешь на самом деле.

Майкл достал сигареты. Всего три штуки. Он протянул пачку Роуан, но та отрицательно покачала головой.

– Настанет день, – сказала она, глядя Майклу в глаза, – когда мы с тобой сядем за стол, будем пить хорошее белое вино, пиво – все, что тебе будет угодно, и разговаривать. О Петире ван Абеле, о Шарлотте, о Джулиене и обо всех остальных. Но сейчас не время для этого. Сейчас я хочу отделить главное от второстепенного и реальность от мистики. И прошу тебя сделать то же самое.

– Идея

ясна, – откликнулся он, хлопая себя по карманам в поисках спичек, пока наконец не вспомнил, что оставил их старику возле церкви.

Роуан вытащила изящную золотую зажигалку и дала ему прикурить.

– Суть в том, что, как только мы начинаем сосредоточивать на них наше внимание, в головах возникает полнейший сумбур и мы лишаемся способности действовать.

– Ты права. – Майкл вспомнил о времени, проведенном в полутемной спальне на Либерти-стрит, и о безрезультатных усилиях хоть что-то вспомнить и понять. И вот теперь он здесь, в том самом особняке, куда так стремился. Однако он лишь дважды отважился снять перчатки: чтобы коснуться останков Таунсенда и потрогать изумруд. Его пугала даже мысль о том, что можно обследовать таким образом весь особняк: собственными руками пощупать обивку мебели, деревянные косяки, столы, стулья, вещи, издавна принадлежащие Мэйфейрам… Не говоря уже о том, чтобы коснуться пресловутых кукол, о которых рассказала ему Роуан, или ужасных сосудов с их отвратительным содержимым…

– В наших головах возникает полнейший сумбур, и мы лишаемся способности действовать, – повторила Роуан, стараясь привлечь к себе внимание Майкла. – И главное, мы перестаем думать о себе, а именно это сейчас необходимо делать.

– Согласен, – ответил он. – Хотелось бы мне уметь всегда оставаться таким же невозмутимым. Узнать так много, сознавать, что тебе известна лишь половина правды, и не потерять при этом самообладания, не попытаться немедленно выяснить все до конца…

– Никогда не будь пешкой в чужой игре. В любой ситуации ты должен найти в себе силы и действовать так, чтобы сохранить максимум достоинства и самоуважения.

– То есть во всем стремись к совершенству?

– Что?

– Однажды в Калифорнии ты сказала, что нам следует стремиться к самосовершенствованию.

– Ну да, помню. И до сих пор так считаю. В любой ситуации я стараюсь найти наилучший выход из положения. И не нужно делать из меня монстра, если при каждом удобном случае я не впадаю в истерику. Не стоит думать, будто я не знаю о том, что сделала с Карен Гарфилд, доктором Лемле или той девочкой… Знаю. Поверь мне, отлично знаю.

– Но я не имел в виду…

– Вот именно, что имел. – В голосе Роуан прозвучали напряженные нотки. – От того, что я заплачу, лучше не станет.

– Роуан, пожалуйста…

– До встречи с тобой я проплакала целый год. С того момента, как умерла Элли. Потом рыдала уже в твоих объятиях. И когда узнала о смерти Дейрдре, тоже плакала – потому что никогда ее не видела и не говорила с ней… Плакала, плакала, плакала… И над Дейрдре в гробу, и над мертвой старухой.

Все. Хватит. Больше не хочу. Теперь у меня есть дом,

семья, история моего рода, подаренная Эроном. У меня есть ты. И реальная возможность начать вместе с тобой новую жизнь. Так о чем же мне плакать, скажи на милость?

Она смотрела на него горящими глазами. Чувствовалось, что гнев и борьба с собственными эмоциями буквально испепеляют ее изнутри.

– Если ты не прекратишь, я сейчас сам заплачу, – взмолился Майкл.

Роуан невольно рассмеялась.

– Ладно, – уже с улыбкой сказала она. – Но если уж быть откровенной до конца, есть еще одна вещь, способная вызвать у меня слезы. Я заплачу, если… если потеряю тебя.

– Вот это другое дело, – шепнул Майкл и, прежде чем Роуан успела его остановить, коснулся ее быстрым поцелуем.

Она нетерпеливым жестом велела ему отодвинуться.

Майкл посерьезнел и, пожав плечами, приготовился слушать.

– Скажи мне, что ты собираешься делать? – спросила Роуан. – Я имею в виду тебя самого, а не тех людей из видения, которым от тебя что-то нужно. Что ты хочешь делать?

– Я хочу остаться здесь. Честно говоря, я вообще не понимаю, какого черта так долго сюда не возвращался.

– Вот это другой разговор. По крайней мере, я слышу от тебя нечто конкретное.

– Да уж, это точно. Знаешь, я сегодня прошелся по старым местам – по тем улицам, на которых вырос. Там все изменилось. Наш квартал никогда не отличался особой красотой, но сейчас… Сейчас от него просто ничего не осталось. Ну да что поделаешь, – поспешил добавить Майкл, заметив тревогу и озабоченность, блеснувшую в брошенном на него взгляде Роуан. – Для меня Новый Орлеан никогда не ограничивался Эннансиэйшн-стрит. Больше того, скорее это всегда был Садовый квартал, Французский и еще масса других прекрасных мест. Вот тот город, который я любил и люблю и куда я действительно рад вернуться.

– Хорошо. – Роуан улыбнулась.

– Знаешь, я все время твержу себе: «Я дома, я вернулся, я дома…» И что бы там ни случилось, я больше не желаю покидать свой дом.

– Пошлем их всех к черту, Майкл, – поддержала его Роуан. – Кем бы они ни были, пусть катятся ко всем чертям… Во всяком случае, до тех пор пока они не дадут нам повод думать иначе…

– Отлично сказано, – хмыкнул он.

Эта женщина, в которой неразрывно переплетались резкость и удивительная мягкость, была для него поистине загадкой. Возможно, все дело в том, что он, как, наверное, и большинство мужчин, не умел различать силу и холодность в женском характере.

– Они придут к нам снова, – продолжала она. – Вынуждены будут прийти. И когда это случится, тогда мы и подумаем, что делать дальше.

– Ты права. Интересно, если я сниму перчатки, они явятся немедленно?

– Не знаю. Но мы не станем ждать их, затаив дыхание.

– Нет, не станем.

Несмотря на радостное возбуждение, вызванное словами Роуан, Майкла все больше охватывало странное беспокойство. Он не понимал его истоков, но в то же время был почему-то уверен, что это ощущение будет только усиливаться.