Меж двух океанов
Шрифт:
Шел 1502 год.
Несчастный, стареющий мореплаватель обходил атлантические берега Гондураса, Коста-Рики и Панамы, вновь и вновь натыкаясь, как муха на стекло, на сушу, пока позволяли его средства, силы и благосклонность испанского двора. И, только встав на якорь в мосте, которое окрестил Номбре де Диос, он был вынужден признать, что его мечта о прямом пути через Атлантический океан в Индию рассеялась, словно пар над горшком. Уверенности в себе не придал ему и Родриго де Гальван Бастидас, заплывший к берегам Панамы за год до него.
Обманутый в своих надеждах, генуэзец в четвертый раз повернул обратно в Европу. Вскоре после возвращения он умер
Видения богатств Востока гнали через океан все новые и новые каравеллы с грузом отваги, фантазии, жестокости и эгоизма. На Антильских островах и в Панаме белый человек перестал быть непонятным и сверхъестественным существом.
— В шести днях пути отсюда лежит море; оно так же велико, как и то, по которому приплыли вы, — сказал Васко Нуньесу Бальбоа один из самых могущественных панамских вождей Комогре. — А если вас интересует вот это, — он показал на кусочек золота, — тогда отправляйтесь в страну на юге! Люди там едят и пьют из посуды, сделанной из такого же металла…
Это было для испанцев слишком сильной приманкой.
И вот 1 сентября 1513 года Бальбоа с отрядом почти из двухсот соотечественников и более чем из тысячи индейцев— носильщиков и проводников — двинулся в легендарный поход, в мучительный путь через Панамский перешеек. Целых двадцать пять дней он за каждый шаг боролся с непроходимыми дебрями, малярией, жарой, насекомыми и змеями, с болотами и разлившимися реками. Вслед ему неслись жалобы отчаявшихся, за спиной оставались могилы мертвых. Но он дошел. И открыл океан, о котором так долго и так безуспешно мечтал Колумб. Бальбоа назвал его Великим южным морем. А восемь лет спустя по этим водам проплыл Магеллан, обогнув во время первого кругосветного путешествия самую южную точку Америки и испытав на себе бурный нрав Атлантики. Теперь же из чувства благодарности он ошибочно назвал Великое южное море Тихим океаном.
Открылась новая большая глава в истории человечества, и у Старого Света, наконец, появилась светлая надежда на неведомые края. Ведь таинственная Индия стала доступной для судов, плывущих на запад. Однако на пути к сокровищам Индии и могущественной империи инков устрашающей преградой пролегла эта полоса суши — Панамский перешеек. Сто километров девственного леса, трясин, страха и болезней. Стоит ли удивляться, что мысль преодолеть эту преграду возникла почти в тот самый момент, когда Бальбоа с остатками отряда упал на колени то ли от усталости, то ли от радости на берегу Великого южного моря?
Завоеватель Мексики Эрнан Кортес заявил, что прорыть водный путь через среднеамериканский перешеек было бы делом более важным, нежели все завоевание Мексики. Его двоюродный брат Альваро де Сааведра Серон уже в 1529 году разработал по приказу испанского короля Карла у план, в котором даже предложил четыре места, где мог бы пройти водный путь. Одним из них был перешеек Теуантепек на территории современной Мексики, другим — озеро Никарагуа и русло реки Сан-Хуан, третьим — Панамский перешеек в тех местах, где Бальбоа увидел Великое южное море, и, наконец, залив Сан-Мигель и одна из рек Дарьена недалеко от границ нынешней Колумбии.
По Карла у сменил на испанском троне Филипп И. Он повторил и подтвердил окончательное слово католической церкви: «Что бог соединил, человеку не должно разделять!» С того времени мысль о прокладке канала через Панамский перешеек считалась тяжким грехом повсюду, куда доходила власть Рима. Король Филипп
В копне XVII века шотландец Паттерсон стал первым из тех. кто со все возрастающим упорством возвращался к идее прорыть водный путь через Центральную Америку. В числе первых он хотел осуществить постройку наперекор испанскому трону и церкви.
О строительстве канала думал и Александр Гумбольдт.
Симон Боливар предлагал прорыть перешеек совместно с британцами и шведами. В 1826 году он предложил Панамскому конгрессу многообещающий план, который получил благословение колумбийского правительства. Похвал, желания и согласий было достаточно, а денег не хватало даже на то, чтобы приняться за дело.
В 1849 году в Калифорнии вспыхнула золотая лихорадка.
Ездить по дорогам через Североамериканский материк значило в то время ставить на карту жизнь, а трансконтинентальная железная дорога была еще мечтой будущего. Только водный путь от Панамы до Калифорнии мог обеспечить относительную безопасность.
Пароходные компании стали утопать в прибылях. Тысячи людей, опьяненных видением калифорнийского золота, отдавали все свое состояние за одно местечко на пароходе. С огромным трудом пробивались они сквозь панамские девственные леса на тихоокеанское побережье и там, снедаемые бессильной яростью, — вынуждены были сидеть сложа руки и целыми месяцами ждать парохода, который отвез бы их к золотым приискам.
Предприниматели учуяли, что настал выгодный момент, какой случается в кои-то веки раз. Золотое безумие в Калифорнии заставило их построить железную дорогу между атлантическим и тихоокеанским побережьями Панамы. Тысячи рабочих, привезенных со всех концов света, нашли смерть среди болот, зараженных малярией и желтой лихорадкой. Из тысячи китайцев через несколько недель тут осталось не больше двухсот.
В 1855 году железная дорога вступила в строй.
Калифорнию продолжала трясти золотая лихорадка. Железнодорожные тарифы повышались, доходя до астрономических цифр.
За неполных десять лет прибыли покрыли расходы по строительству, и компания начала ежегодно выплачивать двадцать четыре процента дивидендов.
Теперь зазвенел золотом и вопрос о Панамском канале.
В 1879 году в Париже собрались 136 виднейших геологов, инженеров и предпринимателей. В центре внимания был Фердинанд Лессепс, увенчанный недавней славой Суэцкого канала. Конгресс вызвал к жизни «Всеобщую компанию по строительству межокеанского канала», которая вскоре высосала из Франции сумму по тем временам фантастическую: четверть миллиарда долларов.
Легкомысленное руководство компании вскоре забыло
о том, что оно распоряжается также имуществом, доверием и надеждами мелких вкладчиков, внявших призыву подписываться на заем. Высокой платой оно заманило в Панаму тысячи людей всех цветов кожи и всех наречий. И приступило к строительству канала без окончательных планов и расчетов, без знания геологических и климатических условий, без чувства ответственности.
Казалось, неудачи стали преследовать французов с самого начала. В присутствии панамского епископа инженеры должны были с превеликой помпой произвести взрыв первого, открывающего подкопа. Из огромного количества динамита не взорвалось ни грамма. Весь мир настроился было на грандиозно подготовленную церемонию, а увидел лишь фарс, отдающий трагедией.