Меж двух океанов
Шрифт:
Чудесный зеленый лес, который некогда убивал, ныне дарит тенистую прохладу и насыщает воздух приятным пряным запахом. Кроны деревьев усыпаны то кармином, то лимонной желтизной цветов. Ботаники насчитали здесь сто пятьдесят видов пальм. Легкий ветерок играет в их веерах, и солнце собирает с крылатых листьев переливчатый жемчуг росы. Волшебная игра света и тени, красок и птичьих песен превращает бывшую дорогу смерти в место радости и отдохновения, которое кончается лишь за воротами современной Панамы. Той самой Панамы, что была одним из наиболее богатых и значительных городов Нового Света. Той Панамы, чьи «революционеры», вместо того чтобы бороться, в 1821 году
Да, сейчас мы вступим в Панаму, которая сегодня имеет с Панамским каналом чуть-чуть побольше общего, чем с панамскими шляпами, экспортируемыми из Эквадора.
Какой же будет столица республики, не имеющей права первой решать вопрос о приеме своих гостей, не имеющей даже права выпускать собственные банкноты и вынужденной довольствоваться лишь неполной серией собственных монет, так как на ее территории действительны только банкноты Соединенных Штатов Америки?
Слово «панама» на местном индейском наречии значит «много рыбы». Испанцы называли так маленькую деревню на берегу Тихого океана. Вблизи нее губернатор новой испанской колонии Педро Ариас де Авила приказал построить новый город.
Рыбачья деревня покорилась, а потом и вовсе уступила место европейцам, качавшим хозяйничать на Панамском перешейке, как у себя дома. Новый город, соединительное звено между инкскими сокровищами и испанскими сокровищницами, уже через несколько лет утопал в золоте, награбленном в империи инков. Согласно восторженным описаниям летописцев, стоявших у его колыбели, своим богатством и великолепием Панама вскоре превзошла даже легендарный город Зипангу из рассказов Марко Поло. Дворцы и храмы росли там, как грибы после дождя. Позолоты на алтарях и столах для пиршеств уже было недостаточно. Только литое золото могло удовлетворить испанских нуворишей.
Сто пятьдесят лет росла и богатела Панама. Но вот в ее ворота ударил кровавым мечом английский пират Генри Морган. Панама обратилась в пепел. Он разрушил и опустошил ее так основательно, что испанцы потом два года размышляли, стоит ли вообще ее восстанавливать, и в конце концов все же покинули развалины города.
Они и сейчас, спустя века, лежат тут. Мертвые, рассыпавшиеся стены задохнулись под панцирем тропической растительности. Лишь потрескавшийся остов храмовой башни, окруженный кронами пальм, переждал века забвения и теперь греется в лучах былой славы перед фотоаппаратами туристов. Остатки крепостных стен, разрушать которые для Моргана уже не имело смысла, изъедены корнями вековых деревьев. Некоторые из них прижились прямо на гребке каменного бастиона и, словно осьминоги, спускают свои корни по дряхлым стенам до самой земли.
Между стройными пальмовыми стволами поблескивает гладь залива. С отливом он отступает далеко в море, оставляя за собой громадное болотистое пространство, полное раковин и водорослей. Именно сюда, в грязь залива, выбрасывали волны прилива старые испанские каравеллы, груженые золотом инков. А недалеко отсюда, наполовину заросшая, стоит, не поддаваясь времени, каменная арка моста, по которому отправлялись в свой страшный путь к Атлантическому океану караваны носильщиков, мулов и лошаков. Этот мост как раз и был воротами золотой тропы конкистадоров.
Мертвый город…
Ненасытная жажда золота создала его из ничего, ненасытная жажда золота превратила в ничто. Панама Вьеха, Старая Панама.
Ее не воскресят
Новая Панама- это странный, пестрый и неоднородный город. Он необычен своим значением, расположением, отношением к собственной стране, внешним видом и живущими в нем людьми.
Он уже сросся, с портом Бальбоа; вместе с ним он насчитывает сто пятьдесят тысяч жителей, значительно больше, чем все другие города республики. В одном месте тут проживает пятая часть населения всех семидесяти четырех квадратных километров государства, во главе которого и стоит этот город.
У молодой Панамы тоже есть свой старый квартал возле бывшего порта. В нем испанцы провели первые раскопки спустя два года после того, как пираты Моргана ушли с развалин строго города.
Во дворцы и церкви исторического квартала были перенесены лишь жаркие остатки великолепия и роскоши, чем славился старый город. Река перуанского золота стала высыхать именно и те голы, когда новый город только еще начинал дышать. С уменьшением инкских богатств падало и значение колонии с ее столицей.
Одним из малочисленных свидетельств ее увядшей славы является золотой алтарь в храме святого Хосе, построенном в стиле барокко на древнейшей панамской площади. Башни другого храма сверкают в лучах солнца, словно усыпанные драгоценными каменьями. От основания до кровли они сплошь покрыты перламутром, добытым из недалекого морского залива.
Пульс исторической Панамы старчески неровный. Город этот — скорее документ истории, нежели живой организм. Но здесь — единственный уголок Панамы, сохранивший свою самобытность. Он подобен старому человеку, который потерял силы, но не утратил сложившегося облика.
А шумящий вавилон, в чьих жилах бьется бурная жизнь, представляет собой лишь наскоро слепленную смесь народов, стилен и языков, которая могла бы родиться где угодно в мире, на любом столь же важном транспортом, торговом и политическом перекрестке, каким является сегодняшняя Панама.
Иностранец, приезжающий из Колона в Панаму, так и не знает, когда же он попадает на территорию столицы. Главный проспект — авенида Сентраль добрых пять километров ведет его по невзрачным кварталам предместья. Минутами по обеим сторонам мелькают деревянные бараки и складские постройки, как на окраинах большинства южноамериканских городов; проносятся аллеи эвкалиптов, незастроенные участки, заваленные грудами хлама, отслуживших покрышек, старого железа, негодных автомобилей и строительного материала!. Деревянные дома иногда подскакивают до второго этажа, по тут же приседают к земле, будто испугавшись собственной смелости.
Но вскоре нас захватывает панамский вавилон — и мы теряемся, не зная, куда деться. Тротуары забиты людьми, автоматические светофоры и полисмены продвигают нас по тесным улицам: впереди, сзади, по бокам, всюду сплошной поток машин, автобусов и грузовиков. Быстрина уличного движения неумолимо влечет нас в центр города. Из нее невозможно выбраться, пока, на пути ее не встанет многоэтажный утес из бетона и стали. Это крупнейший панамский отель «Птеркапюваль», ворота и визитная карточка городского центра. Белые полосы на асфальте улицы разрезают реку машин на четыре потекли Крапине отводят часть транспорта в боковые улицы, два средних наводняют остальными автомобилями узкую торговую авениду. Зеленый глазок светофора как бы открыл затвор, и машины проталкиваются дальше — крыло к крылу, буфет к буферу.