Меж двух океанов
Шрифт:
Войдите в ресторан — и официант на первоклассном жнжковском [2] жаргоне предложит вам порцию взбитых сливок и кофе. А после на том же чешском языке подсчитает стоимость завтрака так, что она будет в три раза выше цены обеда. Пройдите немного подальше, и вы увидите перед следующим домом сидящего на ковре бородатого араба, расхваливающего прекрасной работы чеканные ларцы, трубки и браслеты. В десяти шагах отсюда немец-оптик чинит очки, бинокли и затворы фотообъективов. До сто мастерской через улицу доносится восточная музыка: это патефон в персидской
2
Ж и ж к о в — район Праги. (Прим. перев.)
К вечеру, когда над авенидой Сонтраль вспыхнут цветные огни неона, город международной торговли неузнаваемо меняется. Наступает время вторжения солдат и матросов, туристов и обитателей богатых вилл предместий. На стоянках перед лучшими кинематографами остается добрая половина автомашин. Из открытых дверей баров несется рев патефонов и звон стаканов. Временами подвыпившие солдаты учиняют где-нибудь драку, вмешивается моторизованная военная полиция с белыми буквами «МР» на шлемах, забирает у ночных проституток постоянных клиентов — и ночная Панама продолжает безумствовать дальше, до рассвета.
Город людей, оторванных от родины, всемирный вокзал.
ОТСТУПЛЕНИЕ В ЭЛЬ ВАЛЬЕ
— В таком пекле просто невозможно работать! Разве что в десять утра влезть под душ и торчать там часов до четырех. Ведь здесь постепенно становится хуже, чем на экваторе! Прошу тебя, опусти хоть эти жалюзи…
— …И будет еще хуже. Солнышко нам задаст жару, Йожка был прав. Более или менее нормально работать тут можно пять, ну, восемь часов в день, а по четырнадцати мы вряд ли вытянем.
В полумрак небольшой комнаты снова доносится из душа шум воды, прерываемый облегченным фырканьем. Но и после этого не легче: мысли все равно мечутся между ванной и рабочим кабинетом.
— Послушай, Мирек, если мы не успеем, то скоро опять попадем впросак. В Эквадоре мы еле-еле удрали от дождей, а через месяц они сядут нам на шею в Коста-Рике… Да, чтобы не забыть, ты виде.'! сегодняшнюю почту?
Солнце, процеживаясь сквозь опущенные жалюзи, устилает полосками света и тени диван, на котором лежит стопка газет, журналов, телеграмм и конвертов. Под названием гуаякильской газеты «Ла-Ора» бросается в глаза двухдюймовый заголовок:
Мирек тревожно пробегает глазами по строкам.
— Юрко, в Эквадоре плохо! Поступили газеты из Кито. Везде катастрофические оползни… Послушай!.. Столица связана с миром только самолетами. Небывалые наводнения на западном побережье. Большинство мостов на линии Риобамба — Гуаякиль снесено. Железная дорога и шоссе… постой… Риобамба— Гуаякиль! Ведь это же тот путь, по которому мы возвращались на побережье!
— Читай дальше!
— Железная дорога и шоссе во многих местах завалены. Столица в течение нескольких месяцев обречена на изоляцию… А тут, брат, целых две страницы фотографий. Картины, нечего сказать!
«Мы вспомнили о вас, когда впервые услышали это сообщение по радиостанции «Кондор», — писали нам друзья из представительства в Кито. — И подумали, что, пожалуй, нигде вам так не посчастливилось, как в Эквадоре. Самолет, на котором вы летали к шуарам, на обратном пути потерпел аварию, пытаясь совершить вынужденную посадку. Военная «Дакота», что доставила вас из Сукуа, разбилась спустя несколько дней, так как пилот перед вылетом подвыпил. Если бы вы задержались на денек-другой с отъездом к побережью, вы бы застряли тут на несколько месяцев. Большинство мостов, по которым вы проезжали, направляясь к Тихому океану, сейчас разрушено. И вдобавок ко всему перевернувшийся «Боливар» и под ним, на дне залива, две машины…»
После такого итога говорить как-то не хочется. И трудно определить, отчего по спине бежит холодок: то ли от рубашки, противно прилипшей от холодного пота, то ли от слишком живых представлений. Сколько же случайностей привело тебя невредимым сюда, за вот эти жалюзи панамской комнатушки!
— Все осталось позади — и довольно уж об этом. А сейчас нужно решать. Ведь такая куча дел, что голова идет кругом. Разобрать почту, технические дневники, идентифицировать груду снимков, перенести в дневник записи из десяти блокнотов и, наконец, самое главное. Вот опять телеграмма из радио. Неделю назад мы отослали последний репортаж, а запас в редакции «Свет праце» кончится со дня на день. Кроме того, следует осмотреть машину. И на все у нас месяц, иначе через Коста-Рику не проехать.
— Йожка предлагал нам на время работы переселиться в… как он это назвал?
— В Эль Валье. Восемьсот метров над уровнем моря. Говорят, там гораздо прохладнее, чем здесь. И можно было бы наладить работу днем. Где карта?
Острие карандаша бежит по нитке дороги от звездочки к звездочке.
— Всего-навсего сто пятьдесят километров и хорошая дорога. Два часа — и мы там. Едем?
— Завтра утром.
— А почему только завтра? Дорога даже половина дня. За ночь мы сменим этот парник на Эль Валье, а утром примемся за дело.
Проезжаем американскую крепость Форт-Клеш он, указатели ведут нас налево.
— Осторожно! Сворачивай; в третью золу, гам, впереди, на бетоне стрелка… вот досада! Именно сейчас решили развести мост. Ну, а дорогу дают тому, кто больше: придется ждать, пока этот пароход вытянут из камер.
Шлюзы Мирафлорес. Два дня назад мы проходили их на «Марко Поло», направляясь в Кристобаль. Огромная металлическая арка моста, перекинутого через капа! с двусторонним пропуском судов, медленно поворачивается на одном-единственном центральном стержне, пока не встает перпендикулярно направлению дороги, над средней ст. нон между обоими каналами.
Электрические мулы впрягаются в пароход и тащат его за ворота шлюза. Неповторимое зрелище. Когда смотришь с дороги, то воды канала скрыты от глаз в каком-то воображаемом русле, а трансокеанская громадина длиною в добрых полторы сотни метров медленно ползет между бетонными дамбами, как бы двигаясь прямо по земле, и вздымается над капотами автомобилей десятиметровыми палубами, словно говоря: куда лезете, сверчки, на своих колесиках!
Мост становится на место, конец представлении. Двести выхлопных труб выбросили облако сизого дыма, взревели двести моторов — и через канал покатились вереницы машин.