Меж двух океанов
Шрифт:
Вдоль шоссе тянулась бесконечная равнина тростниковых плантаций вперемежку с банановыми рощами. Но в северозападном направлении на горизонте уже стали появляться первые холмы. Целых тридцать километров стрелка спидометра держится на цифре «девяносто», как прикованная. Но вот она выдохлась, и с этого момента все наше внимание опять обращено на высотомер, часы и счетчик километров.
Кажется, что неведомая сила ухватила местность со всех сторон за край и поднимает ее с упорством сказочных атлантов, с каждой минутой, с каждым километром. На двадцати километрах великолепного шоссе с наклонными виражами мы подскочила на семьсот метров, после очередных десяти километров мы уже находились на тысячу двести метров выше места нашего утреннего старта.
Свежесть растительности вокруг уже далеко не та, что в прибрежных низинах около Теуантепека. Повсюду лишь красноватые и желтоватые холмы, покрытые высохшей травой, все больше и больше отступающей перед голым камнем.
И селения, которых и так до сих пор было немного, исчезли совсем. Теперь мы едем по местам почти безлюдным. Как отличаются они от покрытой сочной зеленью гористой части Гватемалы! Но ведь нужно же чем-то компенсировать перенаселенность столицы и ее пригородов с их двумя миллионами человек, чтобы дать возможность статистике утверждать, будто в Мексике плотность населения в среднем шестнадцать человек на квадратный километр. Здесь же едва ли встретишь даже одного.
Немного спустя у нас уже нет времени для подсчетов и размышлений. Моторы обеих машин загремели в первых на нашем пути тоннелях, дорога рванулась к новым, еще более крутым склонам. Резкий подъем заставляет переключиться на вторую скорость. Первую даже тронуть не смей, она теперь запретный плод, тем более соблазнительный, что находится на расстоянии протянутой руки. Мотор тянет, на какое-то время напряжение слабеет, но тоскливое чувство все равно не покидает нас. Весь сегодняшний этап отмечен беспокойством, неуверенностью, нервозностью. На нашем пути Оахака, прославленный Монте-Альбан и не менее прославленна Митла, жемчужина доиспанской Мексики. Но сегодня мы вынуждены все выбросить из головы и думать только о единственной цели — о столице. Может быть, все же до отъезда в Европу у нас останется время, чтобы хоть на день вырваться.
— В Туле вы все же должны остановиться, — настаивает Норберт Фрид. — Это совсем рядом возле шоссе, мы задержимся там всего на четверть часа.
— А что там совсем рядом возле шоссе?
— Не скажу. Пусть это будет для вас сюрпризом.
Жалеть о сделанной остановке не пришлось. В погоне за
мировой сенсацией и превосходными степенями наверняка поедешь сюда и не станешь считать ни дней, ни километров! Ведь перед тобой arbol de Tuie.
В Туле находится одно из трех самых больших и самых старых деревьев на свете. По предположениям, основанным на фантазии, это дерево посажено современником египетских фараонов, по более же трезвым утверждениям — а таковым охотнее веришь — событие это относят к периоду непосредственно перед началом христианского летосчисления.
На обширной площади к небу бьет гейзер зелени. Огромная сила выталкивает его из земли, поднимает все выше и выше над увенчанным крестом куполом храма Девы Марин в стиле барокко. После того как эта сила заставит тебя задрать голову так, что едва не теряешь равновесия, она позволяет зелени мощными бирюзовыми каскадами падать к земле, опуская покрытые нежным пухом ветви вдоль членистого массивного ствола, напоминающего ребристую колонну готического кафедрального собора. Стайка ребятишек, гоняющая под сенью дерева мяч, похожа на кучку сказочных лилипутов, в страну которых вступил Гулливер. Однако табличка с надписью, которую для туристов воткнули под деревом, бесстыдно прозаична. Строчки, расположенные столбиком, гласят:
Народное название: сабино.
Научное название: Taxodtum mucronatum ten.
Род: Conifcras.
Примерный возраст: 2 000 лет.
Высота: 40 метров.
Объем древесины ствола: 705 м3.
Предполагаемый вес ствола: 549 000 кг.
Все. Пожалуйста, турист, перепиши все это добросовестно в блокнот и не забудь сделать снимок, поставив кого-нибудь под дерево, потому что потом кто угодно может тебе сказать: этот каскад ветвей подделка, кинотрюк. Какой-то плут поставил под обыкновенное дерево крошечный макет храма с проволочной оградой и щелкнул затвором.
Путеводитель по Мексике может рассказать об этом дереве побольше. Дерево, разумеется, стояло здесь еще во времена сапотеков, которые называли его «alniehuete», что означает «старик в воде». Под деревом якобы стоял лагерем сам Эрнан Кортес, и, как об этом упоминает табличка, помещенная где-то на стволе, побывал тут даже Александр Гумбольдт. Пребывание у дерева Гумбольдта весьма сомнительно, полемизирует сам с собою путеводитель, потому что Гумбольдт никогда не был даже в расположенной неподалеку Оахаке!
Куда более надежней туманного прошлого нынешняя действительность: окружность ствола равна 36 метрам, тень от кроны дерева покрывает площадь 800 квадратных метров, если дерево распилить на дрова, то за ними нужно было бы послать пятьдесят железнодорожных вагонов. Чтобы охватить ствол, двадцать девять человек взрослых должны взяться за руки. И так далее и так далее.
Когда футляры наших фотоаппаратов уже были закрыты, мальчишки перестали гонять мяч и один из них произнес:
— А про это в путеводителе ничего нет, ага! Если бы ствол был пустой, в него вошло бы двести человек. Во были бы прятки!
Двенадцатый час езды. Далеко за нами остались необозримые плантации хенекена, равнины, усаженные пятиметровыми стержнями канделябровидных кактусов, и каменистые поля, по которым, для разнообразия, разбежались кактусы древовидные, именуемые здесь в Мексике органами. С седьмым ударом часов солнышко закатилось за горизонт. Несмотря на это, в воздухе теплее, чем было в полдень, потому что за это время мы спустились с гор.
«Татра», едущая впереди, вдруг остановилась.
— Послушай мотор, Мирек. Мне совсем не нравится, как он работает. Похоже, будто подплавился коренной подшипник!
— Ну что, поехали дальше, ребята? — вмешался в разговор Норберт Фрид. — До Мехико нам осталось еще двести девяносто километров. Скоро будет совсем темно.
Из недалекого Акатлана доносится вечерний перезвон: «бим-бам-бам-бам», совсем как дома. От этого звона сердце вдруг сжимается в непонятной тоске, скорей бы уже был конец, домой, домой…