Меж двух океанов
Шрифт:
Если бы человек прогуливался по этим улицам не со столь определенным намерением, он мог бы вернуться воспоминаниями в каждую из этих стран, с которыми он уже близко познакомился. И на их базары со всякой всячиной, предлагаемой здесь, на тротуарах, прохожим; товары эти разложены на газетах по «тематическим» группам, а рядом разбросаны как попало в таком сочетании, что невозможно установить между ними хоть какую-нибудь связь: серебряные мельхиоровые столовые приборы, хромированные колпаки для автомобильных колес, ржавые шпоры по крайней мере двухсотлетней давности, кавалерийские седла, электролампочки, сбивалки для шоколада, безопасные бритвы, резные карнавальные маски чертей, статуэтки святых любой величины и наименования, кинопроектор, сонники, продранные канапе, чайники для заварки, рапиры и сабли, библии. Люди
— Товар ваш, сеньор! — кричит он вслед уходящему покупателю, который все равно не очень-то торопился, чувствуя, что этот окрик должен раздаться у него за спиной.
На калье Эквадор специализируются на гробах. Здесь вам могут предложить гробы любого размера, всех сортов: грубо сколоченные и кое-как, тяп-ляп, окрашенные — для бедняков; великолепные, солидные, с золоченой резьбой, со стеклянным окошком, сквозь которое будет виден покойник. Вы можете сфотографировать продавщицу с серьезным выражением лица, прибивающую молотком шелковую обивку внутри гроба, в изголовье, которая, окончив труд, сопровождает дело рук своих сочувственным взглядом: отмучился, наконец, бедняга, пусть хоть теперь отдохнет спокойно! На вывеске заведения надпись: «Servicio nocturno», можете прийти сюда в любое время, гробовщики к вашим услугам и ночью.
В Лагунилье можно наблюдать и другие сцепки. Перед храмом Сеньора де Кармен на улице Никарагуа старая бабка продает свечки и иконки, молится, перебирая четки и курлт одновременно. Когда приходит покупатель, она откладывает четки на ящик, а мундштук оставляет торчать в уголке рта. Для торговых операций он годится куда больше, чем четки. Рядом сидит слепой. Он поет, сложив у рта ладони, открывая и прикрывая их. Трясущиеся старческие руки помогают ему извлечь жалобное тремоло. Изредка в подставленную шляпу кто-нибудь бросит монетку в десять сентаво. В ответ на это старик устало опускает голову на раскрытые ладони; жалкий комочек горя, при виде которого на глаза наворачиваются слезы.
А вокруг беззаботно бродят люди; собиратели древностей ищут ценные вещи для своих коллекций: больших редкостей, чем здесь, не найдешь во всей Мексике.
Перед храмом Сеньора де Кармен стоит подросток и что-то старательно списывает с афиши, приколотой к дверям главного входа. Святую мессу? Исповедь? Объявления?
Мальчишка повернулся на каблуках, сунул карандаш в карман и скрылся за углом.
На афише под заглавием «Запрещенные кинофильмы» был перечень фильмов, которые в эту неделю демонстрировались в Мехико и которые почтенные падре запретили смотреть верующим: «Влюбленные из Вероны», «Черная душа», «Падший ангел», «Честная девка», «Любовь не сделка».
— В Лагунилье торгуют всем чем угодно, — трезво заметили наши мексиканские друзья, когда мы стали рассказывать о нашем походе за украденным радиоприемником. — Этот мальчишка продает названия кинофильмов и адреса кинотеатров людям, которым хочется посмотреть хорошую картину и не хочется тратить время на чтение афиш и газет. Ну, а как с приемником?
— Никак.
— Наверно, вы слишком неосмотрительно интересовались им! В этом ваша ошибка. В Тепито и на Лагунилье на такие вещи у торговцев тонкий нюх, покупать краденые вещи — эго, милые мои, надо уметь!
Окрестности Лагунильи и Тепито — это вам не просто какой-нибудь обыкновенный квартал! На калье Эквадор желающим предлагается все необходимое для того света. На двух же соседних улицах, калье Райи и калье Органо, собраны радости этого — света. Девушки любого возраста предлагают здесь свои улыбки и свои тела, приглашают в логова без окон, с улицы похожие на тюремные камеры. Но гораздо больше здесь таких, которые не надеются на случайных клиентов, с любопытством заглядывающих в чертоги любви. Они небрежно разгуливают в районе улицы Органо и зазывают недвусмысленными движениями своих бедер и двусмысленными шутками. Что-то циничное есть и в двусмысленном названии самой улицы: дело в том, что по-испански «органо» означает не только орган, но и орган.
Несколькими
Куда большим успехом пользуется огромный танцевальный комбинат «Салон Мехико» на углу Улицы мексиканского мыслителя, Calle del pensador mexicano, как в подлиннике звучит это странное название. Он занимает несколько обширных залов, постоянно переполненных, всегда прокуренных, непрерывно танцующих. Кабальеро платят три песо за вход, дамы примерно седьмую часть этой суммы, сорок сентаво. У входа надпись: «Сомбреро и пистолеты оставьте в гардеробе». Не успеешь еще как следует оглядеться, как к тебе подбегает парень, тренированным движением прощупывает нагрудные карманы, на какую-то долю секунды задерживается на спине между лопаток, а затем молниеносно сгибается, убеждаясь, что револьвер не привязан к голени, где мексиканцы с удовольствием его носят. На пойманного с поличным никто не сердится, осмотрщик относит оружие в гардероб, а клиенту отдает талон: за кольты и сомбреро плата не взимается, об этом четко написано над входом. Порядок есть порядок, дебоши со стрельбой убавляют доходы, после них меньше пьют пульке и виски, а кроме того, не с кого спрашивать за разбитый инвентарь.
Стены «Салона Мехико» заполнены рисунками и панно. Здесь сцепы из жизни мексиканской деревни, веракрусский танец «дансон», тут же рядом парни в широких сомбреро ловят с помощью лассо диких лошадей, чуть дальше неизвестный художник изобразил момент из танца бамбу, когда танцоры заплетают ногами ленту по заданному рисунку. Но среди популярных сюжетов встречаются карикатуры на гринго; вытянутые, как лапша, и круглые, как блины, лица американских туристов, фотографирующих друг друга под каждым кактусом. А гринго вовсе не обращают внимания на высмеивание, даже наоборот. Они терпеливо высиживают за стопкой виски и позволяют бродячим художникам рисовать их портреты. Закончив работу, мастер размашисто подписывает свою мазню, проставляет дату, гринго старательно прячет это произведение искусства в бумажник. Ведь это ценный документ, подтверждающий, что он действительно был в Мехико.
Тем временем на сцене один за другим сменяются исполнители. За гитарой с кларнетом и корнетом следует мексиканское сальтерно, нечто напоминающее цимбалы. На большой и указательный пальцы музыкантов надеты наперстки с металлическими коготками. Когда они начинают легко перебирать струны, посетители впадают в грусть, заглядывают друг другу в глаза или в рюмки, женщины сморкаются в платочки.
Музыку в Мехико можно послушать и под открытым небом, совсем недалеко от «Салона Мехико», всего в каких-нибудь двух с небольшим кварталах. Здесь дают концерты в полном смысле слова бродячие музыканты. Вы найдете их тут в любое время дня и ночи, они ждут своих клиентов, чтобы за три песо сыграть мексиканскую песенку, любую, какая кому только взбредет в голову. В такой капелле семь, иногда восемь, а то и девять человек ребят, как на подбор, в костюмах верховых погонщиков скота, в широкополых сомбреро и ярко расшитых куртках. Через плечо лихо переброшены,10 а по, вокруг шеи затянуты галстуки с традиционными черными точками пли же красными полосками. В капеллу обязательно включаются две-три скрипки, труба и четыре гитары, из них две обычные, одна басовая и харана, настроенная на высокий тон, теноровая.
Бродячие музыканты по всей столице известны под названием «мариачи», некогда они играли на свадьбах, отчего за ними и сохранилось это наименование от искаженного французского «марьяж». Ближе к вечеру в районе Пласа Гарибальди таких капелл бродит с десяток-полтора. Их клиентами обычно бывают влюбленные, пожелавшие песней выразить свои чувства любимой, а также компании, шумно кочующие из одного кабака в другой. Иногда по дороге в кино или в какое-нибудь близлежащее место развлечений здесь останавливается супружеская пара. Два-три номера в исполнении капеллы вполне могут заменить аперитив перед ужином. Затем следуют неизменные туристы, для которых мариачи нечто вроде живого предания старины глубокой, достопримечательности, о которой упоминают даже туристские проспекты «Рапашепсап Airways».