Между двух миров
Шрифт:
«Доброе утро, у нас кончился кофе! Выпей чаю, от этого не умирают. Кофе я куплю. Удачного дня!»
Без кофе плохо, он хорошо перебивает вкус ауриента. Ауриент привозят каждый день, в больших пластиковых бутылках из — под воды, бутылки стоят везде: в коридоре, в ванной, в кухне. Мутная жидкость, сок аурии, бурого, мерзкого растения, с кислым запахом, шесть месяцев в году он заменяет вам воду. Воды в доме вообще нет, перекрыли еще в конце апреля, служба контроля поставила заглушки и пломбы на трубы и краны, теперь до сентября вы живете в режиме солнечных ванн, ауриента и государственных бань и прачечных.
Фархад не против, он не потеет и без
Ты возвращаешься на кухню, достаешь из холодильника остатки вчерашнего мороженного и шоколадный сироп, в мультиварке все еще стоит горячая, овсяная каша, но тебе не хочется есть, от боли слегка подташнивает и кружится голова. Первая пара занятий в 10.00 и можно еще успеть попасть в парикмахерскую к Ирине, уложить волосы.
Школа Святого Михаила не самое престижное, но очень известное учебное заведение, основанное Красным крестом, после очередного тяжелого голодного года. Каждый раз, входя в высокие, деревянные двери, обитые железом, проходя по узкому, каменному мосту и оказываясь во внутреннем дворе — колодце, ты вспоминаешь о войне. Здание школы ничто иное, как оборонительное сооружение. Замок, холодный, пропитанный историей и памятью войн. Для тебя это было вчера. Для гайоли вечность назад. Глядя в окно своего кабинета, на извилистый изгиб внешней стены, на бойницы, башни и баскетбольную площадку, где дети беззаботно кидают мяч в корзину, ты завидуешь гайоли, их короткой памяти и короткой жизни.
На двери твоего кабинета табличка: История и культура Неведомых рас. На столе табличка с именем: Анна Индира Ксарави. На доске нарисованное мелом Древо Изначального. Ты никогда не рассказываешь о том, что на самом деле оно вовсе не похоже на дерево, избегаешь всего, что трудно объяснить, ищешь аналоги и метафоры, за три, четыре урока очень устаешь постоянно подбирать слова и защищаться. Дети жестоки, они не играют в дипломатию, они откровенны и оголены, как провода, тебе понадобилось пять лет, чтобы смириться с тем, что из тебя плохой педагог.
Звенит очередной звонок, дети толпой вваливаются в кабинет, шумят как стадо варгонов в брачный период, у всех в руках телефоны, у кого ручные терминалы, у кого — то встроенные сенсорные панели на лацканах пиджаков и курток. Технология цветет буйным цветом. Тебе не хочется думать о том, какой ценой им дался прогресс и независимость, сколько крови пролилось на этой, новой для них, Земле.
Ты стоишь и смотришь в окно, ждешь, пока рассядутся, скинут вещи, закинут ноги на стол. Половина этих детей пришли сюда вовсе не учиться, а просто отсиживаться, их отцы служат на границе, матери с гордо поднятой головой несут бремя жен атмосферников. Другая половина — приютские, отказники, чья судьба надеть форму еще до того, как им исполнится восемнадцать. Кто — то останется на границе, отслужит срок, вернется в город, заведет семью, другие уйдут на поиски себя и приключений, затеряются где — то в пыли дорог, уедут в Халирут, пойдут служить в Воздушный флот, на атмосферные станции, плавать в серебристо — сером тумане, в густом кружевном молоке, дышать через фильтры, проращивать в легких водоросли и никогда не ступать на твердую почву.
Ты поворачиваешься, смотришь на них, возможно, скоро ты сменишь школу для бедных на школу для богатых, но одно всегда останется неизменным — страх. Черные, белые, желтые, всех гайоли объединяет смертность и страх смерти, это как черта, и тебе всегда быть по другую её сторону.
Последний звонок, как акт милосердия. Годовой тест написан, ведомость проставлена. Ты откладываешь мел, вытираешь руки мокрой тряпкой. Дети срываются с мест, падают стулья, покачиваются парты, с гулом сходящей лавины, вываливаются в коридор, откуда спустя минуту уже тянет сигаретным дымом. Вырванные с корнем из гнезд, пожарные датчики молчат и осуждающе покачиваются.
Заполнить журнал посещаемости, заполнить личные карточки и отнести секретарю. Много механических действий, которые не смогла вытеснить эра воскрешения цивилизации, дети все равно пишут от руки, ты все равно заполняешь журнал шариковой ручкой, бумага все еще белая и тонкая, правда делается не из древесины. Перед выходом протереть стол, вымыть доску, сполоснуть тряпку.
Зайти в кабинет химии и биологии, поздравить доктора Иррис с днем рождения. Она всю неделю приглашала, каждый раз кляня старческую память, но на самом деле ей просто хочется похвастаться выращенной раппой, она боролась за её жизнь весь прошлый год и вот, наконец, она дала плоды.
Неведомое растение, чем-то напоминающее местную картошку, поселившееся на белом, пластиковом подоконнике школьного преподавателя. Для гайоли это маленькая, но победа.
Профессор Семенов как всегда принесет самогон в термосе и через пару часов сестра Лидия, будет бегать в панике и вызывать всем такси.
Твой рабочий год, извилистый и непредсказуемый, как язык ситтара меж ребер улья, почти завершен, остались лишь дополнительные занятия.
В 16.40 ты выходишь из здания школы через северные ворота, у тебя остается двадцать минут доехать до центра города.
Ольга уже ждет тебя. За столиком, в маленьком кафе под небрежной крашеной вывеской «инь и ян»» с облезлым китайским драконом, она пьет черный кофе с тремя ложками сахара, как обычно. Закинув ногу на ногу, прищурившись, изучает что — то на ручном терминале, на лбу пролегла задумчивая складка, рот кривится, она теребит правую серьгу в ухе и шевелит губами. Под кожаной курткой, поверх обтягивающей черной майки кобура, на поясе наручники.
Полицейские в этом городе почти как звезды, притягательны и популярны, не проходит и дня, чтоб на обложке какого — нибудь глянцевого журнала не мелькнула черно — серая форма в погонах. Ты бы предпочла видеть её не на службе, но последнее время вы редко видитесь. После того как её перевели в другой отдел, походы по тайным бойцовским клубам под прикрытием остались позади.
Ты садишься за столик, но не напротив, а сбоку, чтобы видеть её профиль и улицу за окном. Ольга улыбается и пытается пересесть спиной к окну, но ты жестом останавливаешь её. Не надо закрывать обзор.
— Эо дан! — с улыбкой говорит детектив Полански, закрывает терминал и упирается локтями в стол, подпирая щеки. — Значит, паранойя не прошла?
— Это не паранойя. Мне просто так удобнее. На службе? — ты киваешь на кобуру, она не отвечает, запахивает куртку и откидывается назад, увеличивая дистанцию.