Между «ежами» и «лисами». Заметки об историках

Уваров Павел

Л.Х. На основе вашей докторской монографии, если она «зеркало» института, можно сделать вывод о том, что под крышей этого института обитают люди, в массе своей счастливо сочетающие занятия историей и рефлексию по поводу этих занятий. Или это ошибочное мнение?

П.У. Гуревич Арон Яковлевич и члены его семинара это сочетали вполне счастливо, во всяком случае, до поры до времени. Бессмертный Юрий Львович и члены его семинара тоже не были абстрактными теоретиками, хотя иногда им приходилось заниматься и этим. Я думаю, что этих примеров достаточно,

но есть еще и другие. Если человек говорил какую-то глупость с точки зрения источников, если, например, у него была нерепрезентативная выборка или анахронизм в терминологии, ему давали за это по мозгам. Да и в нашем секторе то же самое.

Л.Х. Живые «иконы» корпорации есть?

П.У. Не хочу слово «икона», не надо «икон»…

Л.Х. Хорошо.

П.У. …потому что икона сразу побуждает к иконоборчеству, небезуспешному иконоборчеству… Выясняется, что при этом он курицу украл у кого-то, и тогда икону нужно выносить из избы и сжигать на помойке, что тоже неправильно. Поэтому не надо икон. Есть память корпорации. Есть коллеги, которые что-то сделали. Не надо творить себе кумиров – тогда не надо их будет свергать. Для памяти корпорации очень важно существование таких вот групп, таких людей, с которыми себя отождествляешь, перед которыми стыдно, потому что сейчас намного хуже, чем тогда…

Л.Х. Легко хранить память, когда человека нет. А вот те, кто рядом, те, с кем вы «здесь и сейчас»?

П.У. Не понял вопроса.

Л.Х. Гордость корпорации…

П.У. Есть ли такие люди сейчас?

Л.Х. Да.

П.У. Есть.

Л.Х. Кто?

П.У. Не скажу.

Л.Х. Почему?

П.У. Потому что если я скажу, что Х – гордость корпорации, то Y, которого я не назвал, обидится; а если я буду говорить, что Y – тоже гордость корпорации, тогда надо назвать всех остальных, и тогда будет не интервью, а телефонная книга.

Л.Х. От этого вопроса вы тоже ушли.

П.У. Я ухожу по вполне понятным причинам. Мария Васильевна Розанова, когда человек приносит ей стихи, говорит в таких случаях: «Извините, но я стихи живых поэтов не читаю». Вот и я могу сказать: «Давайте не будем говорить о живых». Будем говорить о тех, кого уже нет с нами, тогда уже проще, как-то спокойнее.

Л.Х. Один мой очень талантливый студент, знаток мировой художественной литературы, как-то сказал, что он живых, пусть даже классиков, не читает.

П.У. Вот-вот… Нет, я все-таки читаю «живых», но выстраивать иерархии… Потом я ему сделаю комплимент, а он что-нибудь про меня напишет плохое. Получится, что я в дураках.

Л.Х.

Кем труднее быть – вузовским преподавателем или «академиком»?

П.У. Работником академического института?

Л.Х. Да, ученым-исследователем.

П.У. Не очень корректный вопрос, потому что чистых форм нет ни там, ни там. И академические работники очень разные, и вузы разные. Одно дело, кафедра истории Средних веков МГУ во главе с Сергеем Павловичем Карповым. Другое дело… Нет, не буду перечислять кафедры, чтобы не обвинили в снобизме.

Л.Х. А для вас, в вашем случае? Вы ученый – исследователь, вы лидер корпорации…

П.У. Я не лидер корпорации…

Л.Х. «Эпитафию» вашу я озвучила…

П.У. Я преподаю, мне нравится преподавать, но я плохой преподаватель.

Л.Х. Что это значит?

П.У. Ролан Мунье был хорошим преподавателем, он был, судя по всему, тяжелым человеком, но хорошим преподавателем. И он говорил: «Преподавателя вовсе не должны любить, задача преподавателя – научить, а вовсе не снискать любовь учеников». По многим причинам у меня не очень идет это дело. Нет достаточной систематичности.

Л.Х. Но студенты вас любят, так?

П.У. Относятся ко мне хорошо. Да, можно сказать, что антипатии я, как правило, не вызываю у них.

Л.Х. А зачем вы занимаетесь преподавательской деятельностью?

П.У. Ну, во-первых, бывает, что просто нельзя отказаться от каких-то предложений; во-вторых, из-за денег. Но главное – это действительно интересно, это полезно каждому историку-исследователю. Но сейчас, к сожалению, одно идет за счет другого.

Л.Х. Являясь преподавателем, вы вольно или невольно выходите на проблему генерализаций в истории?

П.У. Конечно. Попробуй здесь не выйди.

Л.Х. И как вы для себя решаете эту проблему?

П.У. Как-то решаю.

Л.Х. Та история, которая занималась большими обобщениями, она безвозвратно ушла в прошлое?

П.У. Да нет, никуда она не денется. Но хорошо бы, чтобы она все-таки сопровождалась точностью, скрупулезностью.

Л.Х. Но ведь эта точность и скрупулезность несколько иного рода, чем та, которая…

П.У. Я обещал не приводить примеров и не буду приводить примеров из «ближних» коллег, а из «дальних» коллег – запросто. Работы Бориса Николаевича Миронова, вероятно, очень уязвимы для критики, и много коллег относится к нему с сомнением.