Между империализмом и революцией
Шрифт:
Эти жалобы враждебной нам газеты, отражающие действительные факты, для нас очень важны: они категорически опровергают Каутского, который на ряду с «полнейшей свободой» для коммунистов констатировал их полнейшее бессилие и, основываясь на этом, изображал советский переворот в Грузии как результат внешнего насилия. Между тем слова националистической газеты: «Внутри – рост большевистских сил и извне – их господство» – представляют собою законченную формулу надвигающегося советского переворота.
Общая безвыходность положения окончательно толкнула грузинский меньшевизм на путь открытой реакции. Уже грубый и вызывающий отказ правительства Жордания от союза против Деникина ослабил позиции меньшевиков в массах. В том же направлении действовали постоянные нарушения договора с Советской Россией, которые мы, разумеется, не оставляли неизвестными. Сознавая невозможность своего самостоятельного существования при победе Советской власти на всем остальном юго-востоке бывшей царской империи, меньшевики делают отчаянное усилие помощи Врангелю и привлечения
Некоторое усиление наших войск на Кавказе произошло осенью 1920 г., во время врангелевского десанта на Кубани и упорных разговоров об оккупации Батума. Сосредоточение войск имело чисто оборонительный характер. Ликвидация Врангеля и перемирие с Польшей породили новый прилив советских настроений в Грузии. Присутствие красных полков у границ означало, что нет основания опасаться иностранной интервенции в случае советского переворота. Не для того, чтобы сокрушить меньшевиков, нужны были красные войска, а для того, чтобы предупредить возможность английского, французского или врангелевского десанта из Константинополя против советской революции. Сами же меньшевики со своей преторианской Народной Гвардией и фиктивной национальной армией оказали ничтожное сопротивление. Начавшись в середине февраля, советская революция была уже закончена к середине марта во всех частях страны.
У нас нет никакого основания скрывать или умалять роль советской армии в победе Советов на Кавказе. В феврале 1921 г. она оказала революции крупнейшее содействие, хотя и во много раз меньшее, чем та помощь, которую меньшевики в течение трех лет получали от турецкой, германской, английской армий, не говоря о русских белогвардейцах. Что Революционный Комитет, руководивший восстанием, начал свою деятельность не с Тифлиса, центра меньшевистской Народной Гвардии, а с окраин, упираясь спиною в Красную Армию и сбирая силы, – это только свидетельствует о том, что у Революционного Комитета был политический смысл в голове, чего никак нельзя сказать о Каутском, который задним числом пытается продиктовать грузинской революции противоположную стратегию. Эти уроки мы почтительно возвращаем обратно. Мы хотим учиться и учить, как бить врага. Апостолы же II Интернационала преподают искусство быть битыми.
Совершилось то, что долго подготовлялось и что должно было совершиться в силу логики вещей. История отношений между Грузией и Советской Россией есть только глава книги о блокаде России, о военных интервенциях, о французском золоте, об английских кораблях, о четырех фронтах, где сгорали в огне лучшие люди рабочего класса. Эта глава не может быть выделена из книги. Той Грузии, которую рисуют ныне разбитые меньшевистские полководцы гражданской войны, никогда не было: ни демократической, ни мирной, ни самостоятельной, ни нейтральной Грузии. Был грузинский плацдарм общероссийской войны классов. Этот плацдарм ныне в руках победоносного пролетариата.
И после того, как меньшевистские лидеры Грузии помогли перерезать, переморозить и перевешать десятки тысяч красноармейцев, тысячи коммунистов и нанести нам раны, которые придется залечивать в течение годов; после того, как мы, несмотря на все потери и жертвы, вышли победителями из борьбы; после того, как трудящиеся массы Грузии, при нашем содействии, вышвырнули их через Батумский люк пинком ноги, – они предлагают нам считать старую игру несостоявшейся и начать с начала. Их поврежденное русскими, турецкими, прусскими и британскими офицерами демократическое целомудрие будет восстановлено Макдональдом, Каутским, мистрис Сноуден и др. учеными акушерами и повивальными бабками II Интернационала, после чего будет во всей славе своей возрождена – под охраной великобританского флота, при субсидиях английских нефтепромышленников и итальянских марганцепромышленников, при ликовании «Таймса» и даже с благословения нового римского папы – меньшевистская Грузия, самая демократическая, самая свободная, самая нейтральная страна в мире!
ГРУЗИНСКАЯ ЖИРОНДА, КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТИП
Грузия сыграла в истории российского меньшевизма крупнейшую роль. Именно в Грузии меньшевизм стал наиболее явной и очевидной формой приспособления марксизма к потребностям интеллигенции отсталого, в значительной мере докапиталистического народа. Отсутствие промышленности означало тем самым отсутствие национальной буржуазии. Торговый капитал находился преимущественно в руках армян. Духовная культура представлена была интеллигенцией мелкопоместного по преимуществу дворянства. Внедрявшийся в жизнь капитализм еще не создал новой культуры, но уже порождал требования, которые грузинские дворяне не могли удовлетворить при помощи своих виноградников и баранов. Недовольство русским чиновником и царизмом сочеталось с враждой против капитализма в лице армянского купца и ростовщика. Тревога перед завтрашним днем и поиски выхода создали в молодом поколении дворянской и мелкобуржуазной интеллигенции восприимчивость к идеям демократии и стремление искать опоры в трудящихся. Однако к этому времени – конец прошлого столетия – программа политической демократии в ее старом, якобинском или манчестерском виде [73] давно уже была скомпрометирована ходом исторического развития и сдала власть над сознанием угнетенных масс Европы различным социалистическим теориям, которые, в свою очередь, все более вытеснялись марксизмом. Окрашенные завистливой враждой к капитализму стремления молодого поколения поместий и городов к более широкой арене для литературной, политической и всякой иной работы; первые движения ремесленников и немногочисленных промышленных рабочих; глухое недовольство закабаленного крестьянства, – все это нашло свое выражение в меньшевистской перелицовке марксизма, которая одновременно приучала к признанию неизбежности капиталистического развития, заново освещала скомпрометированные на Западе идеи политической демократии и предсказывала в неопределенной дали веков господство рабочего класса, органически и безболезненно вырастающее из демократии.
73
Программа политической демократии в якобинском или манчестерском виде. – Автор имеет в виду программу политической демократии, как она сложилась после Великой Французской Революции в передовых капиталистических странах Европы.
В течение конца XVIII и начала XIX столетий буржуазия французская и английская, ведя борьбу против феодально-землевладельческих классов, сумела сплотить вокруг своей программы освободительного движения широкие массы рабочих. В Англии рабочий помогает буржуазии в ее борьбе за осуществление принципов свободной торговли, за отмену хлебных законов, за реформу уголовного и гражданского права, за расширение избирательного права, – словом, помогает в осуществлении основных принципов манчестерства[95]. Только после 1830 года, когда буржуазия пошла на сделку с землевладельцами, добившись для себя избирательных прав и политической власти и обернулась спиной к пролетариату, последний, в лице своих передовых слоев, порвал с классом капиталистов, подвергнув жестокой критике демократию манчестерского типа.
Аналогичная картина повторилась и во Франции. И там буржуазия долгое время являлась руководительницей пролетариата в борьбе против старой аристократии и королевской власти Бурбонов, под широковещательными лозунгами народной демократии.
Июльская революция 1830 года, обнаружившая своекорыстные интересы буржуазии, пробудила рабочий класс к самостоятельному рабочему движению (лионские восстания 1831 – 1834 г.г.) и эмансипировала их от роли радикального крыла буржуазных партий.
Основная черта политической демократии в якобинском или манчестерском виде – это ее сугубо формальный характер, отсутствие возможности для широких масс трудящегося населения ее фактической реализации. На деле она обеспечивала господство только имущим классам населения.
Мелкие дворяне по происхождению, мелкие буржуа – по образу жизни и складу психологии, с фальшивым марксистским паспортом в кармане, – такими вошли вожди грузинского меньшевизма в революционную политику. Южная впечатлительность и приспособленность сделали их во многих случаях вожаками студенческого и общедемократического движения; тюрьма, ссылка и трибуна Государственной Думы укрепили их политический авторитет и обеспечили за меньшевизмом в Грузии известную традицию.
Мелкобуржуазная несостоятельность меньшевизма, и особенно его грузинского крыла, раскрывалась тем ярче, чем могущественнее становился размах революции, чем сложнее ее внутренние и международные задачи. Политическая трусость составляет очень важную черту меньшевизма, а революция плохо мирится с трусостью. Во время больших событий меньшевик являет очень печальную фигуру. В этой его особенности говорит социальный страх мелкого буржуа перед крупным, штатского интеллигента перед генералом, маленького адвоката перед «настоящим» дипломатом, мнительного и тщеславного провинциала перед французом или британцем. Трусость по отношению к патентованным представителям капитала есть оборотная сторона высокомерия по отношению к рабочим. В ненависти Церетели к Советской России есть органическое возмущение против попытки рабочего самовольно взяться за дело, которое в лучшем случае по плечу ему, образованному мелкому буржуа, и то только с разрешения крупного буржуа.
Когда Чхенкели или Гегечкори говорят о большевизме, они собирают эпитеты на заборах не только Тифлиса, но и всей Европы. Когда же они «беседуют» с царским генералом Алексеевым или с немецким фон-Крессом, или с великобританским Уоккером, они стараются ни в чем не уклоняться от высшего тона швейцарских метр-д'отелей. Генералов они боятся больше всего. Они их заверяют, они их убеждают, они им почтительно разъясняют, что грузинский социализм совсем не то, что другие виды социализма: те разрушают и причиняют беспокойство, а этот является гарантией порядка. Политический опыт делает мелких буржуа циничнее, но ничему не научает.
Мы развернули выше дневник Джугели и увидели одного из «рыцарственных» меньшевиков в собственном изображении. Он сжигает осетинские деревни и стилем испорченного гимназиста записывает в дневник свое восхищение красотой пожара и свою родственность Нерону. Этому отвратительному кривляке, несомненно, импонируют большевики, которые не замалчивают фактов гражданской войны и суровых мер своей расправы с врагами. Джугели, как и его учителям, абсолютно недоступно понимание того, что за этой открытой и не пугающейся самой себя политикой революционного насилия живет сознание своей исторической правоты, своей революционной миссии, которое не имеет ничего общего с разнузданным цинизмом «демократического» провинциального сатрапа, сжигающего крестьянские села и глядящегося при этом в зеркало, чтобы убедиться в своем сходстве с римским дегенератом на троне.