Между империализмом и революцией
Шрифт:
– А у вас? – слышим мы запальчивый голос коллективной мистрис Сноуден.
– У нас, сударыня? Прежде всего, сударыня, если привести учреждения в соответствие с размерами страны и численностью населения, то средства диктатуры грузинского меньшевизма в несколько раз превзойдут государственный аппарат Советской власти. Если вы знаете четыре правила арифметики, то вам не трудно будет в этом убедиться. Далее, сударыня, против нас все время воевал весь капиталистический мир, тогда как Грузия пользовалась неизменно покровительством тех самых победоносных империалистских стран, которые воевали с нами. Наконец, сударыня, – и это не маловажно, – мы никогда и нигде не отрицали, что наш режим есть режим классовой революционной диктатуры, а не чистой надклассовой демократии, которая будто бы в себе самой почерпает гарантии своей устойчивости. Мы не лгали, как лгут грузинские меньшевики и их покровители. «Привыкли мы крапиву звать крапивой». Когда мы лишаем буржуазию и ее политических
ПРАВО НАЦИОНАЛЬНОГО САМООПРЕДЕЛЕНИЯ И ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
«Союзные державы не имеют намерения отступать от великого принципа самоопределения маленьких народов. Только тогда откажутся они от него, когда должны будут согласиться с фактом, что какая-либо временно независимая нация своей неспособностью поддержать порядок, придирчивостью и агрессивными актами и даже постоянным ребяческим и ненужным утверждением своего собственного достоинства покажет, что она представляет возможную опасность для мира вселенной. Такую нацию великие державы не потерпят, так как они решили, что мир всего мира должен быть сохранен».
В таких энергичных словах английский генерал Уоккер вколачивал грузинским меньшевикам понимание относительности права нации на самоопределение. Политически Гендерсон целиком стоял да стоит и сейчас за своим генералом. Но «принципиально» он вполне готов превратить национальное самоопределение в абсолютный принцип и направить его против Советской Республики.
Национальное самоопределение есть основная формула демократии для угнетенных наций. Там, где классовый или сословный гнет осложняется национальным порабощением, требования демократии прежде всего получают форму требований национального равноправия, автономии или самостоятельного существования.
Программа буржуазной демократии включала в свой состав право на национальное самоопределение. Но этот демократический принцип вступил в резкое и открытое противоречие с интересами буржуазии наиболее могущественных наций. Республиканская форма государства оказалась вполне совместимой с господством биржи. Над техникой всеобщего избирательного права без труда установилась диктатура капитала. Но право на национальное самоопределение принимало и принимает во многих случаях характер острой и непосредственной опасности расчленения буржуазного государства или отделения колоний.
Самые могущественные буржуазные демократии превратились в империалистские аристократии. Финансовая олигархия Сити [82] , через посредство «демократически» закабаленного ею народа метрополии, господствует над бесправным человеческим океаном Азии и Африки. Французская республика, с населением в 38 миллионов душ, является только составной частью колониальной империи, насчитывающей ныне до 60 миллионов цветных рабов. Чернокожие колонии Франции должны во все возрастающей степени укомплектовывать армию, служащую как для поддержания колониального рабства, так и для охраны господства капиталистов над трудящимися в самой Франции. Стремление ко всемирному расширению рынка за счет соседних народов, борьба за расширение колониального могущества, за господство над морями – империализм становился, чем дальше, тем больше, в непримиримое противоречие с сепаратистскими национальными тенденциями угнетенных народов. А так как мелкобуржуазная демократия, и в том числе социал-демократия, попала в полную политическую кабалу к империализму, то программа национального самоопределения фактически сошла на нет.
82
Сити – улица в Лондоне, где расположены здания крупнейших английских банков.
Великая империалистская бойня внесла резкие изменения в этот вопрос: все буржуазные и социал-патриотические партии ухватились за национальное самоопределение, – но с другого конца. Воюющие правительства изо всех сил стремились овладеть этим лозунгом, сперва в войне друг с другом, потом в борьбе с Советской Россией. Германский империализм играл с национальной независимостью поляков, украинцев, литовцев, латышей, эстонцев, финнов, кавказских народов сперва против царизма, затем более широко – против нас. Антанта вместе с царизмом держала курс на «освобождение» народов Австро-Венгрии, Германии и Турции, а затем, лишившись сотрудничества царизма, перешла к «освобождению» окраинных народов России.
Советская Республика, унаследовав насилием и гнетом скованную царскую империю, открыто провозгласила свободу национального самоопределения и свободу национального отчленения. Понимая огромное значение этого лозунга в переходную эпоху к социализму, наша партия ни на минуту не превращала демократический принцип самоопределения в абсолют, господствующий над всеми остальными историческими потребностями и задачами. Хозяйственное развитие современного человечества имеет глубоко централистический характер. Капитализм создал основные предпосылки для планового хозяйства в мировом масштабе. Империализм есть только хищное капиталистическое выражение этой потребности в объединенном руководстве всем хозяйством земли. Каждой из могущественных империалистских стран тесно в пределах национального хозяйства, и она хочет более широкого рынка. Ее целью, по крайней мере идеальной, является монополия хозяйства всего мира. На языке капиталистического хищничества и разбоя здесь находит свое выражение основная задача нашей эпохи: установление соответствия между хозяйствами всех частей света и построение в интересах всего человечества гармонического мирового производства, проникнутого началом наивысшей экономии сил и средств. Это и есть задача социализма.
Совершенно очевидно, что принцип национального самоопределения ни в каком случае не стоит над объединительными тенденциями социалистического хозяйственного строительства. В этом отношении он занимает в ходе исторического развития то подчиненное место, которое отведено демократии вообще. Социалистический централизм не может, однако, прийти непосредственно на смену централизму империалистическому. Угнетенные народности должны получить возможность свободно расправить свои члены, отекшие под цепями капиталистического принуждения. Как долго затянется период самоудовлетворения национальной независимостью Финляндии, Чехо-Словакии, Польши и проч. и проч., – зависит прежде всего от общего хода развития социальной революции. Но хозяйственная несостоятельность отдельных национально-государственных клеток, изолированных друг от друга, со всей остротой сказывается уже на второй день после рождения на свет каждого нового национального государства.
Пролетарская революция не имеет ни в каком случае своей задачей или своим методом механическое национальное обезличение и принудительное сплочение. Борьба в области языка, школы, литературы, культуры ей безусловно чужда, так как ее руководящим началом являются не профессиональные интересы интеллигенции и «национальные» интересы лавочников, а самые основные интересы рабочего класса. Победоносная социальная революция каждой национальной группе предоставит полную возможность нестесненного разрешения задач национальной культуры, объединив в то же время – к общей выгоде и с общего согласия трудящихся – хозяйственные задачи, которые требуют планового разрешения в зависимости от естественно-исторических и технических данных, но никак не от национальных группировок. Советская федерация создает для соподчинения национальных и хозяйственных потребностей наиболее подвижную и эластичную государственную форму.
Между Западом и Востоком Советская Республика выступила во всеоружии двух лозунгов: диктатуры пролетариата и национального самоопределения. В отдельных случаях эти две ступени могут оказаться отделенными друг от друга всего несколькими годами или даже месяцами. По отношению к великому царству Востока этот промежуток будет измеряться скорее десятилетиями.
В революционных условиях России оказалось достаточным девяти месяцев демократического режима Керенского – Церетели, чтобы подготовить условия победы пролетариата. По сравнению с режимом Николая и Распутина [83] , режим Керенского – Церетели был историческим шагом вперед: в этом признании, от которого мы, разумеется, никогда не отказывались, заключается не формальная, профессорская, поповская, макдональдовская, а революционная, историческая, материалистическая оценка действительного значения демократии. Свое самостоятельное прогрессивное значение она успела исчерпать в течение трех четвертей года революции. Это, конечно, не значит, что можно было в октябре 1917 года путем референдума получить формально точный ответ от большинства рабочих и крестьян на вопрос о том, считают ли они, что с них достаточно подготовительного демократического курса исторической школы. Но это значит, что после девяти месяцев демократического режима завоевание власти пролетарским авангардом уже не рисковало наткнуться на отпор непонимания и предрассудков большинства трудящихся, а, наоборот, сразу получало возможность расширять и укреплять свои позиции, активно привлекая и завоевывая сознание все более широких трудящихся масс. В этом, с разрешения тупоголовых педантов демократии, и состоит великое значение советской системы.
83
Григорий Распутин – знаменитый проходимец последних лет царствования Николая II. Проник в придворные круги, как «святой», при помощи тобольского епископа Варнавы. Эксплуатируя религиозные чувства экзальтированной царицы Александры Федоровны и пользуясь общим разложением царского двора, вскоре занял видное положение при Дворе. В период империалистической войны, оказывал прямое влияние на государственные дела. Был убит в декабре 1916 года Дмитрием Романовым и Пуришкевичем.