Между миром тем и этим. Рассказы белорусского алкоголика
Шрифт:
Однако с ногой дела были не так утешительны, как сведения о том, что минские медики работают в 110 странах и везде показывают самые высокие знания и мастерство. Высшая школа белорусских медиков в лице Александра Григорьевича и адыгейского рентгена позволили быстро поставить диагноз: травма, полученная пациентом А. Кулоном, представляет собой «разрыв связок лодыжки» и требует срочной госпитализации либо «приведения травмированной части тела в полную недвижимость сроком от одного до двух месяцев».
Одним словом, мне наложили гипс на левую ногу: от ступни до колена.
– Как
– Нет, никто не бил, – испугался я. И начал лихорадочно насиловать остатки своих пропитых мозгов с целью отыскания правдоподобной гипотезы. «На работе, в здании института, был ремонт, и я поскользнулся, так как опаздывал…» – мелькнула мысль и сразу угасла. «Нет, тогда бы я в Минске начал лечиться… Нужно, чтобы по дороге…»
И тут меня как осенило:
– В Минске был дождь, и при посадке, когда я поднимался по трапу самолета, поскользнулся и упал. Упал на колесо самолета прямо этой ногой, – показывая пальцем на ногу, отрапортовал я, будто бы подать с трапа было моим обычным занятием.
– Хорошо что не головой, – сочувственно покачал головой Александр Григорьевич.
– Или еще чем, – захохотал Миша, который все время молча наблюдал за нашим диалогом.
Интересно, версия падения с трапа потом настолько вошла в мое сознание, что я в нее сам поверил. С течением времени я все более явно и отчетливо видел тот чертов трап, видел его неровные ступеньки и почти физически, реально ощущал страх, представляя, как левая нога соскользнула и поехала в сторону, а правая, в стремлении удержать равновесие, вдруг дрогнула и пошла вверх, а я сам в следующий момент отрываюсь и лечу вниз – и падаю прямо на колесо самолета, со всего размаху ударившись ногой о шину…
Где-то через час мою ногу до колена упаковали в гипс.
– Кра-са-ве'ц! – сказал Миша, осмотрев мою «обновку», и смачно плюнул. – Вот послал Бог коллегу-напарника… Калеку-напарника! Вот послал!..
Затем он фактически принес меня в нашу краснодарскую квартиру и, даже не присев, подался, в конце концов, по месту нашего назначения – в университет.
Миша исчез. А меня объяла глубокая печаль, которая постепенно переросла в сплошное отчаяние и беспричинную панику, которые потом трансформировались в совершенно новое качество – в страшную злость.
Злость на кого?
Конечно, на Мишу! Он, здоровый, полный сил и мощи парень, с двумя целюсенькими ногами и – самое обидное! – с чистой, не захламленной молекулами спирта головой, теперь шагает по красивым улицам южного города в направлении университета. Он уверенно шагает по залитым весенним солнцем улицам, улыбается расцветающим после зимней спячки встречным девушкам, и они отвечают ему стрелами черных кубанских очей…
Нет. Невозможно терпеть такое издевательство над несчастной душой белорусского алкоголика, который оказался далеко от родных «Ясеня» и «Пеньков» и не способен сдвинуться с места в поисках местной пивнушки либо бара. Потому что не транспортабелен. Нога превратилась в нечто огромное, чужое и напоминала многоцентнерный якорь океанского лайнера, сброшенный для длительной стоянки.
Хорошо, что соседи по месту временного жительства посочувствовали. Грыцько и Павло, солидные, крепкие мужчины среднего возраста из-под Запорожья, вошли в мое положение мгновенно. В отличие от Миши, они по приезде не ушли отмечать свои командировочные удостоверения, а с самого утра начали очень знакомый мне процесс опохмелья.
– Ты на него не обижайся, – говорил старший, приятного вида запорожец Грыцько, – он все делает правильно. Надо же кому-то и работать… А тебе нужно прежде всего подлечиться. Тебе же не ногами работать, а головой, а ей нужен «жидкий аспирин», типа портвейн «Анапа», – граммов так триста, и будет то, что надо…
Павло, младший запорожец, во время этой поучительной речи после каждой законченной фразы в знак согласия кивал головой, поддакивал – чем, почему-то, вызвал у меня необычное доверие, и я тоже начал во всем соглашаться со своими новыми друзьями.
– Правду говорите, дядька. Правду.
– Так, на еще малость прими на грудь, – в очередной раз протянул мне полненький стакан Грыцько, приговаривая: – Бог троицу любит.
Стопарик был, правда, уже четвертым, а не третьим, но я спорить не стал, из поговорки, как и из песни, слова не выкинешь.
– Правду говорите, дядька, Бог троицу любит, а я и четвертую не оставлю сироткой… – в унисон с приятным молодым запорожцем сказал я, опрокидывая, если не пятую…
Но на этом тосте и закончилась приятная часть нашего знакомства. Пришел Миша и разогнал наш дружный коллектив. Однако дело было сделано, опохмелье состоялось. Мне опять повезло.
«Нет, жить можно и с поломанной ногой, – подумал я, когда разъяренный Миша, хлопнув дверью нашей комнаты, вышел на кухню, – везде найдутся добрые люди… похмелят».
Из кухни доносились звуки Мишиного баритона и звон посуды. Он о чем-то спорил с запорожцами и даже повысил тон, кажется, до «фа» второй октавы, когда Грыцько попробовал и его спровоцировать на сто граммов. «По сто за знакомство, только по сто!» – донеслась сакраментальная фраза до моих ушей и сразу за ней громкий Мишин голос: «Прочь от меня, пропойцы. А если вы еще раз подойдете к моему коллеге, я вам уши пооткручиваю!»
«Хорошо жить на свете, – продолжал я свою мысль, – хорошо!»
Краснодарское солнце, вобрав в себя за день протьму весенних даров, пропиталось багрянцем и лениво ложилось спать в невидимое Кубанское море.
По приезде в Минск мне надлежало стать на учет в поликлинике по месту жительства и продолжать лечение порванных связок на моей многострадальной ноге. Надо было снова обращаться к травматологу.
Звали врача обычно – Алексей Петрович. А вот фамилия была польская – Чепеловский. Он и сам любил подчеркивать свою «польскость», рассказывая пациентам о своих якобы польских корнях, о канадском родственнике графе Прушинском, у которого при поляках было имение – усадьба под Волковыском, но пришли большевики и отобрали… Но придет время, граф приедет и переоформит усадьбу на него, Чепеловского, так как он единственный наследник.