Между небом и землей
Шрифт:
Души изливались друг на друга тяжелыми обременяющими, но, в то же время, легкими, воздушными эмоциями, тоскливыми и солнечными, но эти чувства больше никто не посмеет назвать скупыми, холодными, никто и никогда больше не скажет, что Северус Снейп не умеет любить. Это был самый сладкий сон наяву. Конечно, наступающая на пятки смерть помогла ему высказаться, но все же, он это сделал и сделал именно так, как я мечтала. Не знаю, как назвать тот долгий, уничтожающий и приносящий блаженство поцелуй, который словно связал нас вместе, опутал какими-то нерушимыми узами, неземными, притягательными, желанными…
Я уже откинулась на подушки, а он целовал меня робко и нежно, затем
— Смешно, правда? — я подавила улыбку; он не ответил. — Наш последний шанс быть вместе, последние несколько часов… — Горький смешок отчаяния вырвался из моего рта. — Северус, скажи мне, ты уверен, что они будут подглядывать?
— Я уже ни в чем не уверен, — протянул он и, глядя на меня, улыбнулся, сжав ладонь немного крепче.
— Эй вы! Смотрите сколько вам влезет! — крикнула я, начиная заливаться истерическим смехом сквозь вновь и вновь проступавшие слезы, но они лились совсем недолго.
Северус молчал. Прости меня, любимый. Я поднялась на локтях, все еще не отрывая взгляда от его глаз, в которых появилось что-то странное — это был огонь? Такой забавный игривый огонек, сверкнувший в самой глубине души. Плевать на всё, пускай смотрят, слушают, да все что угодно! Мои губы потянулись к его шее, а пальцы начали расстегивать черную жилетку и рубашку под ней, скрывающие его тело. Ладонь прошлась по животу, отчего его тело стало откликаться. Аккуратные, будоражащие поцелуи спустились от шеи к яремной впадине, он позволял ласкать себя, отдаваясь в мою власть. Внезапно порыв неизвестно откуда взявшегося ветра закрыл шторы спальни и потушил горящие канделябры, оставив лишь одну свечу, чтобы никто, не дай Мерлин, не решил заглянуть к нам в комнату с вопросами! Он обхватил мое лицо ладонями и притянул к себе.
— Ты больше не плачешь? — спросил Северус, прежде чем вновь коснуться моих губ.
— Я счастлива, надеюсь, не превращу эту комнату в глыбу льда, — улыбнулась я и потянулась за желаемым поцелуем.
Прелюдии длились долго, мы не приступали к самому главному, ожидая, что кто-то может нарушить наш маленький кусочек рая в этой преисподние. Северус был головокружительно нежен, и постепенно все тревоги из-за возможных наблюдателей отступили.
*
Изгибы тела Анны заставляли закипать кровь, он любовался бликами тусклой свечи, играющей на коже ее живота. Она выгибалась, словно кошка, откинув голову назад и сладко постанывая. Пластилин в его руках, Северус делал с ней всё что хотел, и в то же время подчинялся, их желания были обоюдными. Он проводил кончиком языка по груди, заставляя девушку вздрагивать каждый раз. Искренние прикосновения её пальцев заставляли его чувствовать нечто, зарождающееся внизу. Эта прекрасная любовь была нарисована кистью неизвестного художника, легкими взмахами оставляющего светлые блики на юном теле. Дыхание то останавливалось, то учащалось, бросалось вдогонку за сумасшедшим пульсом, соединяющим их души неравномерной дробью сердечного ритма. Северус поднял лицо, на котором отобразилась гримаса мучительной
Аккуратная грудь двигалась в такт его желаниям. Её голова металась по подушке из стороны в сторону, предаваясь бесконтрольным импульсам. Слегка приоткрытые губы дрожали, с них срывались неловкие, такие сладкие стоны. Почти кричала, все больше отдавая ему саму себя, заставляя обоих повторять все снова и снова. Он оказался над ней, притянув к себе взгляд открывшихся, затянутых туманом горящего желания глаз. Их взгляды встретились, они оба не могли поверить, что принадлежат друг другу...
Тот животный секс, что был между ними в первый раз – Северус презирал себя за то, что грубо надругался над ней. И хотя он уже извинился за ту ошибку, которая, возможно, стала толчком к отношениям, извинения все еще застревали в горле.
Нагота не смущала, воистину им было плевать на глаза и уши. Что ж, если смотрят, пускай подавятся, извращенцы. Тело Анны содрогнулось в его руках, и она поднялась в сидячее положение, не позволив ему оторваться, и еще крепче обхватила его ногами. Это было безумство, такое прекрасное, страстное прелюбодеяние — это всё, что у них было, всё, что им оставалось.
…Они лежали, всматриваясь в темный потолок, хорошо, что при этом свете был практически не различим зеленый цвет. Северуса всякий раз тошнило от этого «разнообразия» оттенков, когда он приходил по делам к Малфоям. Скверно жить в животе у змеи. Он улыбнулся сам себе и посмотрел на Анну, её веки были приоткрыты, и печальная улыбка на лице так и держалась, не сходила, словно была перманентной. И почему именно сейчас нужно испытывать это странное грустное счастье?
— Северус…
— Что?
— Всё равно уже ничего не изменить, скажи мне, что ты скрывал от меня?
Он поразмыслил, в какой бы форме это преподнести – так, чтобы Анна всё поняла, но стены не приняли. Хотя какая разница, ведь смысла что-то утаивать даже от других уже не было.
— Парень должен умереть…
— Не продолжай, — прервала она. — Я так и знала.
Северус разглядывал её странные уши, лицо, аккуратный нос и шею, он уже привык к ее чуть странному облику, но все еще не мог спокойно реагировать на её излишнюю догадливость и осведомленность.
*
Когда Гарри видел себя в теле Волдеморта, идущего на убийство родителей и его самого, после произнесения слов смертельного заклятия Лорд словно увидел себя этим маленьким мальчиком, потому что кусочек его души скользнул в тело Гарри. Незапланированный крестраж — вот кем был Гарри Поттер. Вот откуда эта странная связь между двумя заклятыми врагами и способность говорить со змеями. Бедный парень, его все равно ждала бы неминуемая гибель, но в отличие от меня и Северуса, он хочет жить. Прости, Гарри, за то, что решила твою судьбу вот так подло, теперь тебе не избежать предначертанного. Северус видел в моих глазах еще один вопрос.
— Что еще ты хочешь знать?
— Ты пробовал когда-нибудь… Ты использовал камень?
Северус знал, что я имею в виду воскрешающий камень и возможность увидеть Лили.
— Я хотел, — небольшая пауза, — но Дамблдор запретил затуманивать разум пустыми надеждами.
Он говорил ровно и спокойно, без боли, сожаления.
— Но Дамблдор сам…
— Да, это был глупый порыв, который добром не закончился, и пускай проклятие мы сняли, но притронуться к нему я так и не решился.
У меня был еще один наболевший вопрос, эхом раздававшийся в голове, пытаясь найти выход наружу.