Между никогда и навечно
Шрифт:
— Мне нравится. — Я берусь за свой замок и показываю идентичную подвеску. Иногда я, вообще, забываю о ее существовании. — Тебе понравился концерт?
Она кивает и шмыгает носом, прижимаясь к отцу.
— Я очень рада, что ты сегодня пришла, Джессика. Ты сделала мое последнее выступление особенным, и я хотела бы подарить тебе кое-что. Ты не против?
— Нет. Не против.
Волнение, охватившее ее лицо, пухлые щечки и ярко-зеленые глаза, наполняет меня теплом. Она не перестает плакать, но улыбается так широко, что у меня сжимается сердце.
Вот
Я протягиваю ладонь Рыжему, и он шлепает на нее черный маркер. Я подписываю сет-лист и передаю его ей. Затем беру свой шарф и накидываю ей на плечи. Она визжит, и я подмигиваю, прежде чем взять ее руку и вложить в нее один из моих гитарных медиаторов.
— Ох, божечки, спасибо! Спасибо. Ох, божечки.
— Пожалуйста, — говорю я со смехом. — Ничего, если я тебя обниму?
Она не отвечает. Просто бросается ко мне, отчего я отшатываюсь назад, так что приходится держаться одной рукой, чтобы другой обнять ее.
— Спасибо, — повторяет она, плача у меня на плече. Я поглаживаю ее по спинке и крепко сжимаю.
— Спасибо тебе за то, что ты такая замечательная поклонница.
Она сжимает меня крепче.
— Пожалуйста, не заканчивай, — шепчет она мне на ухо. — Пожалуйста, не надо. Я буду скучать по тебе.
Я зажмуриваюсь от боли, сдерживая слезы. Делаю глубокий вдох. От Джессики пахнет детским лосьоном и сладостями. Что я могу на такое сказать? Прости, малышка, но я больше не выдержу? Я должна спасти себя? Протолкнув ком в горле, я только крепче обнимаю ее.
— Я тоже буду скучать по тебе, Джессика.
Это настолько честно, насколько я могу быть по отношению к нам обеим.
Девочка отпускает меня, и я встаю. Ее отец пожимает мне руку и благодарит за то, что я «подарила Джессике целый год».
— Это вам спасибо, — честно отвечаю я ему. — На выходе загляните в киоск с сувенирами, хорошо? Все за наш счет.
Рыжий провожает меня до номера, который мне предоставил Гарден. Раньше группа жила в одном номере, но не теперь.
— Концерт был хорошим, Саванна, — говорит Рыжий, когда я беру бутылку воды из мини-холодильника. — Он войдет в историю.
Я закатываю глаза.
— Рыжий, мы не Fleetwood Mac. И не Stones. — Я опускаюсь на диван и откидываю голову на подушки. Мне пора в душ, но сначала нужно передохнуть. — Через несколько лет «Бессердечный город» будут искать в Интернете с запросом: «Что с ними стало?».
— Ты недостаточно веришь в себя, малышка.
Рыжий уже говорил мне это, и я продолжаю с уважением выслушивать его. Пусть он и мой личный телохранитель, но за последние восемь месяцев стал мне кем-то вроде отца. Нанять его в качестве телохранителя после последнего пребывания в реабилитационном центре было одним из лучших решений, которые я принимала с тех пор, как выписалась. Второе лучшее решение — взять из собачьего приюта Зигга.
— Ты собрала великую группу. Из ничего создала нечто удивительное. А та девочка? Все зрители сегодня? Ты устроила
Повернув к нему голову, я смотрю, как он ковыряется в подносе с фруктами, забрасывая в рот несколько виноградин. Сама я ненавижу виноград. Прошу его только ради Рыжего.
— Думаешь, я принимаю неправильное решение?
Он задумчиво хмурит брови, но на меня не смотрит.
— Думаю, шесть альбомов и шесть мировых турне за шесть лет — это много для любого, — медленно говорит он. — Твоему телу нужен перерыв… но останавливаться окончательно?
Он делает паузу и пожимает плечами.
— Не знаю, малышка. Только ты можешь быть в этом уверена.
Я вздыхаю и снова закрываю глаза.
В этом-то и проблема. Я больше не знаю, уверена ли хоть в чем-то.
Шесть альбомов, шесть мировых турне, шесть лет. Я даже не знаю, как все это произошло. Все пронеслось будто в тумане. Нас «открыли» в конце лета после нашего импровизированного тура по побережью. Следующий год или около того мы провели, играя небольшие концерты и выступая на разогреве более именитых артистов. Мы сочиняли песни и записывались. Но потом все просто бомбануло и полетело вперед без тормозов.
Мы молчим несколько минут. Достаточно долго, чтобы я, вероятно, задремала бы, но раздайся в дверь стук, свидетельствующий о нежеланном госте, от которого из меня вырывается стон.
— Что тебе нужно, Хаммонд?
— Просто хочу проверить, не пришла ли ты в себя, — ворчит он.
Хаммонд злится на меня еще с Атланты. Как и все остальные.
— Я не передумаю. Я уже говорила тебе это.
Он что-то печатает на телефоне и пока ничего не говорит. Этот маневр — когда он заставлял ждать ответа — раньше жутко меня нервировал, но через некоторое время я пришла к выводу, что это всего-навсего старая добрая манипуляция.
Он больше не может заставить меня извиваться, но не хочет этого принимать.
Минуту спустя дверь снова открывается, и через порог шествует остальная часть группы. Хаммонд засовывает телефон обратно в карман пиджака и жестом предлагает всем сесть. Мэйбл плюхается на диван рядом со мной, Джона — в кресло, а Торрен прислоняется к стене с хмурым видом, как вечно задумчивая, таинственная рок-звезда.
Хотела бы я знать, что у нас встреча. Тогда приняла бы душ и переоделась. Я по-прежнему в концертном костюме, а серьезные разговоры затруднительно вести, когда ты в почти по пояс прозрачном комбинезоне и липкая от пота. Конечно, эти люди видели меня и в худших состояниях, но теперь все по-другому.
— Очень рад, что мы все собрались, — начинает Хаммонд с фальшивой улыбкой. Каждая капля силы, оставшаяся в моем теле, уходит на то, чтобы не рассмеяться над ним. — Концерт сегодня прошел отлично. Вы отыграли от всего сердца. Лейбл это ценит.
Я закатываю глаза, но он не замечает. Когда становится очевидно, что никто из нас не собирается расшаркиваться в благодарностях, его улыбка исчезает, и он показывает свои истинные намерения.
— Итак, к фактам. Вы не можете разорвать контракт с лейблом.