Между никогда и навечно
Шрифт:
Теперь моя очередь ухмыляться.
— Отлично. Тогда сам ей об этом и скажи. Разочаруй ее, потому что я отказываюсь.
Я все еще борюсь с тем фактом, что разочаровала сотни тысяч фанатов. Маленьких девочек, таких как Джессика с нашего последнего концерта в Гарден. Поклонников, как Бринн. Я ненавижу быть причиной их печали, но не представляю, как исправить это таким образом, чтобы все не привело к моей собственной необратимой гибели.
Из динамика раздается голос, и мы оба смотрим в сторону камер. Съемки возобновляются. Мне
Я оглядываю свой наряд. Вероятно, в перерыве мне стоило переодеться, но, к счастью, я выгляжу нормально. На мне обычные джинсы, белая майка и черный бомбер. В сцене я должна бегать по улицам Портофино в поисках моей похищенной сестры, так что одежде лучше выглядеть немного помятой.
— Сломай ногу, — ворчит Леви, и часть меня считает, что он желает это буквально.
Он поворачивается, чтобы уйти, но как раз перед тем, как исчезнуть за углом декорации, я позволяю себе задать вопрос, который не давал мне покоя еще с кофейни.
— Где она? Твоя «однажды». Твоя единственная. Где она? — звучит горько и больно.
Леви останавливается, но не оборачивается.
Я вижу, как напрягается каждый мускул на его спине под простой синей футболкой. На мгновение думаю, что получу ответ, но затем он заворачивает за угол, так и не сказав больше ни слова. Даже не оглянувшись.
Я чувствую себя таким же ничтожеством, как и в той обшарпанной съемной квартирке во Флориде. Только тогда это я велела ему уйти. На этот раз он сделал это сам.
После ухода Леви моей ладони касается мокрый нос, и я понимаю, что Зигги следовала за мной. Моя девочка была здесь все это время. Наверное, она почувствовала мое беспокойство. Или от меня пахло сэндвичем. В любом случае, я чертовски обожаю эту грубую, невоспитанную, очень милую дурашку.
— Пойдем, Зизи, — зову я, быстро почесав ей у основания хвоста, и мы возвращаемся на площадку.
Рыжий забирает Зигги, Тейтум и Пакс пятнадцать минут возятся с моим макияжем и «взъерошивают» мне волосы, Леви и Бриннли нигде нет.
Затем я с блеском справляюсь со сценой плача.
Рыдания, сопли и безутешный плач. Я даже боюсь смотреть это на большом экране. Я точно знаю, что это выглядит по-настоящему, потому что это было по-настоящему.
Леви вытаскивает наружу всякое дерьмо, с которым я больше не хочу иметь дело. Дерьмо, которое всегда приводило к гребаному запою в прошлом. Вот как все начиналось. Я чувствовала себя неполноценной и одинокой, и начинала всё заново проигрывать в голове. Начинала винить себя. И чтобы заглушить это, использовала разные способы.
Наркотики, чтобы меньше думать. Торрена, чтобы почувствовать себя желанной и особенной. Музыку, чтобы отключиться. Я жила под кайфом, писала музыку и муссировала хаотичную творческую сторону рок-звезды, потому что это была единственная осязаемая вещь, которая у меня была.
Я
Будто я поверю на слово той, кто последние несколько лет не вылезала из лечебниц.
Боже, ну и засранец. Он прав, но он все равно засранец. Это вызывает во мне еще большую решимость держать себя в руках. Да, я лечилась в реабилитационном центре, но не вернусь туда обратно. Только не снова.
Я переодеваюсь, смываю грим, затем возвращаюсь в съемный дом и принимаю часовой душ. Делаю себе бокал безалкогольного напитка с черным чаем, который ненавижу, и беру его на крышу, чтобы выпить у небольшого костра. Я слушаю шум движущегося транспорта, шелест ветерка, стрекот цикад и кваканье лягушек.
Недолго думая, вывожу на экран почти заброшенный общий чат с группой и отправляю фото, открывающегося передо мной пейзажа. Удостоверяюсь, что мой бокал не попал в кадр. Это моктейль, но мне не хочется уточнять.
Мэйбл и Торрен реагируют мгновенно. Торрен лайкает фото, а Мэйбл пишет: «ужасный вид». Я жду несколько секунд сообщения от Джоны, но оно не приходит.
А потом, по наитию, открываю переписку только с Мэйбл.
Я: Не могла бы ты отправить мне мою Yamaha? Черную, которая стоит у меня дома в углу музыкальной комнаты.
Мэйбс: Конечно. А зачем?
С минуту я сижу, размышляя над вопросом, не солгать ли мне. Мэйбл знает обо всем. Вот почему мне было так больно, когда она начала меня ненавидеть. Я продолжаю портить самые важные отношения.
Решаю сказать правду.
Я: Леви здесь. Это долгая история, но я собираюсь научить его дочь играть.
Мэйбс: Ты в порядке?
Улыбка кривит мои губы. Она спросила даже и секунды не прошло. Она беспокоится за меня. Заботится.
Я: На данный момент. Я дам тебе знать, если это изменится.
Глава 24
ЛЕВИ
Шэрон кладет на стол толстый конверт, и я морщусь от знакомого почерка, нацарапанного на бумаге черным маркером.
Черт возьми, они все не уймутся. Мне даже не требуется открывать конверт, чтобы знать о содержимом, поэтому я беру его, иду к мусорной корзине в углу и бросаю туда.
— Держу пари, на данный момент это можно классифицировать как преследование, — лениво тянет Шэрон, пока я пристально смотрю на конверт. Если бы я был склонен к драматичным поступкам, то поджег бы его и затоптал чертовый пепел.
— В конце концов, они сдадутся.
Я чувствую на себе взгляд Шэрон, но не смотрю на нее. Она верит моим словам не больше, чем я сам. Я стараюсь оставаться невозмутимым, но мы с ней знаем, что позже я позвоню Кларку Джессопу, моему адвокату, чтобы уточнить, все ли в порядке. Волноваться нет нужды. Просто ради спокойствия.