Между Сциллой и Харибдой (= Дракониан из Нью-Йорка)
Шрифт:
Но на самом деле именно этим Хоб и занялся. Как только все трое покончили с завтраком, Хоб описал Халила и Али и дал Найджелу пятьдесят долларов из денег Макса, чтобы тот поделился с Жан-Клодом. Затем Хоб на метро доехал до Бельвиль. Нелепо, но ничего другого ему в голову не пришло.
Само собой разумеется, никакого проку это не дало. Половина населения Бельвиль походила на Халила, а вторая на Али -- конечно, не считая женщин, вероятно, похожих на жен этих типов. Зато Хоб получил славный таджин и первоклассный мятный чай.
ГЛАВА 39
Между тем сияющие дороги
Пройдя через таможенную и иммиграционную службы, Келли поймал такси. Уже садясь в машину, он заметил еще одного пассажира другого рейса, тоже садившегося в такси, -- Генри, приходящего работника мистера Розена. Его Генри вроде бы не заметил, а вопить Келли не захотел.
В такси Келли назвал адрес отеля Макса. Такси Генри отъехало следом, и Келли не видел, куда тот направился. Ему пришло в голову, что надо бы сказать: "Притормозите и следуйте за тем такси", но в таком объеме Келли французским не владел. Он даже не догадывался, что его неразговорчивый, небритый, смуглый шофер -- израильтянин, бывший огранщик алмазов из Тель-Авива, говорящий по-английски лучше самого Келли. Но таковы уж превратности времени, места и сюжета.
ГЛАВА 40
В самолете Генри Смита окружала развеселая компания, целых 137 человек пассажиров Мемориального спецрейса в честь парижского джаза Луиса Армстронга и ночных клубов. Курьезно, что он попал на подобный рейс, потому что Генри вообще не принадлежал к числу фанатов джаза. Рожденный и выросший в Вест-Индии под звяканье дебублдебопа и, растафарийский
духовный рэп, он очень скоро -- так же неожиданно для себя, как и для своей родни, -- ощутил вкус к Равелю Сати и прочим, населявшим сюрреалистический Париж его фантазий.
И вот сейчас он сидел, читая свой журнал "Черный израильтянин", пока со всех сторон от него болтали, напевали и даже приплясывали под звуки джаза. Кажется, он единственный на борту самолета не знал ничьего прозвища. Его это вполне устраивало. Он-то отправился в путешествие отнюдь не ради чепуховых увеселений. Его цель куда важнее, мало не покажется. Когда же сосед по креслу -- крупный светло-коричневый мужчина в бежевом костюме с зелеными бархатными вставками и галстуке с желто-оранжевыми разводами -- попытался затеять разговор, Генри приложил палец к поджатым губам. Это ничего не означало, но тот уставился на него, выпучив глаза, и обернулся к соседу, сидевшему с другой стороны.
Генри это вполне устроило. Больше всего в этом путешествии он нуждался в молчании и времени на раздумья. Он очень надеялся, что Халил получил его телеграмму и точно выполнил все инструкции. Братство отзывалось о Халиле крайне благоприятно, однако с этими арабами нельзя питать уверенность
Самолет приземлился в аэропорту Парижа в 7.10 утра. Генри сошел с двумя легкими дорожными сумками. Прошел таможню и иммиграционную службу без инцидентов и взял такси. Такое расточительство шло вразрез с его бережливой натурой, но ставка уж больно велика. Либо денег после будет по горло, либо вообще ничего не будет.
Когда машина въехала за кольцевую в Куленкуре и покатила через сердце города, вокруг замелькали виды Парижа. Проезжая по мосту Сен-Мишель, Генри впервые увидел Нотр-Дам. Вскоре после того такси остановилось на Левом берегу по названному Генри адресу: рю де Пантеон, 5-бис. Сердце Парижа, детка. Все на высшем уровне.
Было почти восемь утра, когда Генри выбрался из такси у дома Халила. Пять-бис оказалось узкой лестницей между двумя зданиями. По пути Генри разминулся со многими людьми, в большинстве -- с виду студентами. Черных совсем мало. Впрочем, Генри не придал этому значения, не питая никаких предубеждений.
В слабо освещенном фойе он отыскал кнопку с карточкой "X. Ибрагим, 36". Нажал на нее, подождал, снова нажал, подождал, нажал снова. Наконец, послышался ответный зуммер. Затем раздалось жужжание, открывшее дверь, после чего Генри вошел и поднялся по лестнице.
В коридоре третьего этажа царил полумрак. Генри пришлось щелкнуть своей зажигалкой "Biс", чтобы отыскать дверь 36. На стук отозвался мужской голос, сказавший что-то по-французски.
– - Халил, это я, -- окликнул Генри.
– - Говори по-американски. Я знаю, ты умеешь.
На пару секунд воцарилась тишина. Потом звякнула отодвигаемая цепочка. Дверь открылась. На пороге стоял высокий, тощий, бородатый юноша в купальном халате.
– - Эй, человече, это ж я, -- повторил Генри.
– - Вы Генри?
– - с явным акцентом по-английски спросил Халил. Хоть они и говорили по телефону, видеться лично им еще не доводилось.
– - Верняк. Ты мне дашь войти? Посторонившись, Халил впустил Генри внутрь.
Тесную комнатушку озарял тусклый свет солнца, рдевшего за закрытыми жалюзи, и единственная лампочка под потолком. Тут присутствовала незастеленная кровать, с которой, судя по всему, Халил только что встал, мягкое кресло, два деревянных стула, стол, с одного конца заваленный бумагами и книгами, а с другого -- немытыми тарелками. Имелась также раковина, набитая грязной посудой, небольшая газовая плита, но никаких признаков холодильника и туалета.
– - Вы правдиво Генри?
– - спросил Халил.
– - Да я ж посылал тебе свою треклятую фотку. Как я, по-твоему, должен выглядеть, как фараон Египта, что ли?
– - Прощения, не так быстро Мой английский не был много разговорный.
– - Ничего, сгодится. Ты получил мою телеграмму?
– - Да... да.
Подойдя к столу, Халил покопался в бумагах и выудил тонкий бланк телеграммы, сообщавшей "Прибытие завтра. Будь на месте. Генри". Показал ее Генри.-- Да я знаю, что в ней говорится, я сам ее посылал, -- отмахнулся Генри.
– - У меня и в мыслях не было, что ты живешь в такой куче дерьма. Что, на лучшее не тянешь?