Между Стекольной и Парковой
Шрифт:
Лиза надела плащ и обулась. Положила мобильник в карман и взяла сумку. Потом нерешительно повернулась и застыла, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнаты.
Целую минуту она простояла в тишине, кусая губы и ковыряя пальцем ободранные обои. Потом не выдержала и сказала громко:
– Мама, я ухожу.
Ответа не последовало.
Тогда Лиза открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Толстая старуха из соседней квартиры как будто специально ждала её появления, потому что тоже выскочила на лестничную площадку и принялась шумно закрывать многочисленные замки, в буквальном смысле отпихивая
– Не могли бы вы подождать, чтобы я заперла дверь…
Лиза всегда старалась быть вежливой с людьми, и в особенности с вредными соседями. Но те понимали другой язык обращения.
– Щас я ещё буду тебя ждать, когда ты тут закончишь! – разозлилась старуха и метнула на Лизу убийственный взгляд.
– Я не понимаю, что я вам сделала… – голос девушки задрожал от обиды, а глаза против воли стали мокрыми.
– Тварь ты! – выпалила соседка, с радостью изливая накопившуюся за ночь злобу. – За то, что ты сделала, тебя просто убить нужно!..
Старуха ещё что-то кричала, пока Лиза поспешно спускалась по лестнице. Выйдя на улицу, девушка вдохнула прохладный воздух и несколько раз с усилием глотнула, проталкивая комок в горле. Жутко хотелось заплакать, но она изо всех сил боролась с этим, вспоминая советы Виталия Сергеевича. Она заставила себя подумать о пушистых жёлтых утятах, плавающих в озере, полном прохладной воды…
От утяток мысли против воли перешли к мусору, который валялся вокруг поломанной лавочки. В палисаднике под окнами наблюдалось огромное количество окурков, которые швыряли курильщики всего дома. А ведь когда-то тут росли цветы, которые радовали глаз с апреля по октябрь. Но после того как умерла старенькая учительница, это всё оказалось никому не нужным…
Лиза быстро шла к троллейбусу, привычно ссутулившись и глядя только под ноги. Она не хотела встречаться взглядом с прохожими, потому что в глазах каждого человека видела обвинение. Словно все на свете знали о том, что она сделала…
Традиционная свалка позади продуктового магазина стала ещё больше, и в ней с увлечением ковырялась парочка бомжей, которых местные жители звали «санитарами леса» за то, что те поедали всю выкинутую еду. Лиза брезгливо поморщилась от неприятного запаха и перешла на другую сторону улицы. А ведь она ещё помнила, что один из них работал каким-то учёным. Но потом у него, кажется, умерла жена, и «чёрные риелторы» отобрали квартиру, воспользовавшись горем и беспомощностью человека, оторванного от реальности.
Троллейбус был традиционно забит под завязку, так что ей пришлось постараться, чтобы влезть. Её зажало между крупным мужчиной и подростками, стоять было неудобно, но она терпела, глядя на свою руку на поручне и думая о задании, которое предстояло выполнить на работе. Ольга ещё два дня назад велела закончить проект, но Лиза всё никак не могла собраться с мыслями. Вечно эти раздумья о том, что могло бы быть, если бы не…
У Парковой улицы троллейбус остановился напрасно, потому что ни один человек влезть в него больше не смог. В салоне царила убийственная духота, Лиза мечтала о свежем воздухе, но стеснялась попросить кого-нибудь, чтобы открыли хоть одно окно. В голове мелькнула мысль, зачем вообще она всё это терпит изо дня в день, но Лиза привычно прогнала её, потому что о таких вещах думать было запрещено.
Троллейбус
– А рога-то на месте, не отцепились…
– Электричество отключили, наверно.
Внезапно двигатель задёргался и заработал снова, водитель бросился обратно в кабину. К облегчению многих пассажиров, они поехали дальше. Лиза изнывала от жары и буквально считала секунды до следующей остановки. От мужчины, к которому она оказалась прижатой, нестерпимо воняло потом, словно он не мылся несколько дней. Девушка дышала через раз и думала о предстоящей поездке в осенний лесопарк.
Поворот на Стекольную троллейбус проехал не останавливаясь, и Лиза обрадовалась, продолжая считать секунды. Наконец они подъехали к центральному рынку, девушка вывалилась из троллейбуса и чуть не застонала вслух от радости и облегчения. Сделав несколько шагов от остановки, чтобы её не затоптали, она остановилась и вытерла платком потный лоб и шею – дул холодный ветер, и можно было простудиться.
Шагая по выщербленному тротуару, Лиза смотрела только под ноги и раздумывала о том, что её жизнь не имела смысла. И цели. И снова в голове возникли запрещённые мысли…
Лиза почти не помнила рабочий день. Она что-то вынужденно делала и молча сносила презрительные нападки начальницы, которая использовала её в качестве громоотвода. Потом Лиза возвращалась на место и снова машинально выполняла задания, думая совсем о другом и постоянно совершая ошибки. Она знала, что от её работы фирме нет никакого проку, и её терпят только из последних остатков жалости, хотя и этот сомнительный ресурс обещал вот-вот истощиться. Её падение в пропасть уже ничего не могло остановить. Всего за год она скатилась с помощника руководителя до младшего специалиста, достигнув самого дна. Дальше деградировать в рамках должностной сетки было уже некуда.
Пару раз за день Лиза быстро убегала в туалет и рыдала в кабинке, давясь плачем и затихая, когда кто-нибудь входил. Она чувствовала себя такой несчастной и никому не нужной.
Когда рабочий день закончился, Лиза быстро оделась и выбежала на улицу, снова ощущая, что задыхается в удушливой атмосфере всеобщего безразличия и равнодушия.
Ожидая транспорт, она думала о том, что было запрещено врачом. Начинал накрапывать противный мелкий дождь, но она так и не открыла зонтик, потому что теперь ей было всё равно. Если уж на то пошло, смерть избавила бы её от проблем и страданий.
Троллейбус подхватил её и бодро покатил по проспекту. У Стекольной в него шумно ввалилась стайка школьниц, с увлечением обсуждающих какой-то молодёжный фильм, и Лиза поморщилась, потому что от их громких голосов у неё сразу разболелась голова. Девушка перешла на заднюю площадку и неприязненно посмотрела на дремлющего пьяного мужика. Она прильнула к запотевшему окну, но не стала протирать его, а просто принялась смотреть на проплывающие тусклые пятна света. Чёрная тоска наползала на неё, и запрещённые мысли об избавлении снова лезли в голову. И ей всё труднее становилось гнать их прочь. Ведь они несли освобождение от вины, которого она жаждала больше всего…