Между Тенью и Фарфором
Шрифт:
Шумский бегом бросился из дворов к троллейбусной остановке, туда, где толпились обыкновенные люди, временами раздражающе суетливые, зато нормальные и живые!
Журналист ужасно не хотел признаваться себе в реальности видений и не собирался лишний раз думать на эту тему, а уж тем паче обсуждать ее с Матвеевым. Ведь тогда ему придется либо заподозрить и себя, и дедка в коллективной шизофрении, либо убедиться в существовании чего-то, неподвластного простому смертному. Оба варианта никуда не годились.
В редакции было спокойно
– Всегда поражаюсь: как в тебя столько жидкости влезает? – Шумский обменялся с Тохой рукопожатием.
– Закон природы, – хмыкнул тот, явно обрадовавшись пополнению. – В одно отверстие вода вливается, из другого выходит. Круговорот, так сказать…
– Внутри Тохи, – сыронизировала Лунина тоже с радостным оживлением в голосе, точно отсутствие третьих лиц накладывало вето на ее способность разговаривать.
– Внутри любого из нас, – парировал верстальщик с видом истинного философа и обратился к Василию, – как призраки? Всех разогнал?
– Да уж, – скривился Шумский, швыряя сумку на свое кресло. – Бабка от всего открестилась: я, мол, не я и лошадь не моя.
– В смысле?
– В прямом. Заявила, что ничего не писала.
– Ты же показал ей письмо? – Загоревшиеся Настасьины глазищи соперничали синью с небом.
– Пытался. Но она просто закрылась, намекая, что мне пора. Изгнала меня, в общем, аки демона. Так что материал стряпать не из чего.
– Бывает, – меланхолично заметил Тоха, возвращаясь в мир шрифтов, кеглей и глифов.
– И, кстати, даже похуже, – добавила Лунина. – Помнишь «письмо с того света»?
Шумский качнулся в кресле. Его шевелюра рыжевато светилась в солнечных лучах, льющихся из окна.
Настасья имела в виду нелепую историю годовалой давности. Тогда в редакцию тоже пришло письмо, правда, старушка Тамара Дмитриевна жаловалась не на привидений, а на плохую работу радио с вечными помехами в эфире. Маринка, конечно, отправила запрос в телерадиовещательную компанию. Оттуда прибыли компетентные товарищи, потребовавшие доказать подлинность обращения реальным посланием. Удивленная редактор предъявила конверт с вложением. Мужчины долго его изучали, шушукались, а потом попросили снять копию стороны с адресом.
– Да в чем проблема-то? – Не выдержала Сахарова. – Ответ вы дадите читательнице, или как?
– Видите ли, Марина Леонидовна, – аккуратно высказался один из товарищей, заученным жестом поправляя очки на носу. – Отвечать, видимо, некому. Дозвониться до вашей читательницы нам не удалось. Когда же мы выехали по адресу, чтобы поговорить непосредственно с Тамарой Дмитриевной, нам никто не открыл. Хорошо, соседи оказались дома. Они-то и поведали, что та самая Тамара Дмитриевна уж года два как «переселилась» на кладбище, а квартира все еще выставлена на продажу. Что же касается радиоточки, на улице 2-я Южная она работает без сбоев, других обращений от абонентов не поступало.
Кто и зачем отправил в «Калинские вести» жалобу от имени покойной пенсионерки, так и осталось невыясненным, но случай запомнился и нередко всплывал в разговорах.
– Может, и здесь примерно то же самое, – согласился Василий, кликая по файлу со статьей про готовящийся к открытию грандиозный парк развлечений. Спросил между делом:
– А куда девчата разбежались?
– У Маринки интервью, а Лидка отпросилась – температурит дома.
– Ясно.
Шумский погрузился в работу с головой, дав себе обещание выбросить вон воспоминания о невероятных событиях последних дней и абсолютно не замечал, что Настя пристально смотрит на него. Она щурилась, что-то прикидывая в уме, но вслух так и не высказалась.
Остаток дня прошел в обычной редакционной суматохе. Василий успел закончить статью про парк, поцапаться с нагрянувшим после обеда главредом и даже сгонять на пару незначительных мероприятий. Утренние впечатления к вечеру поблекли и почти вытеснились более свежими.
Домой он ехал расслабленный и довольный тем, что удалось устроиться в кабине маршрутки, рядом с водителем – не надо пригибаться под нависающими пассажирами, утыкаясь носом в чужие сумки и рукава. Второе сиденье, у окна, заняла девчонка с губками уточкой (или, как сказала бы ядовитая Маринка, «куриной попкой») и в алых замшевых сапогах оттенка «вырви глаз». Прямо ей в лицо с переднего стекла перечеркнутым мобильником сигналила желтая табличка. Девица не обнаружила по этому поводу никакого смущения. Когда ожившая сумочка посулила ей «все рассветы и туманы», она взялась балаболить по сотовому со смаком и довольно развязно, пусть и не слишком громко. Во всяком случае сидевшему рядом с ней Василию девчачий щебет не досаждал. Чего не скажешь о водителе. Тот явно злился, выстреливал в девчонку прицельными взглядами, однако болтовня, как бронежилет, защищала ее от участи быть уничтоженной на месте. Она даже не замечала гневных волн, бурливших в кабине.
– Девушка, прекратите трындеть всякую чушь! – Рявкнул вдруг маршрутчик. – Если вам хочется говорить по телефону, пересядьте в салон, вы мне мозг вымораживаете своими глупостями!
Шумский внутренне сжался, предчувствуя нечто неприятное: девчонкина болтовня, конечно, сбивает, но можно ведь сказать спокойнее, да и повежливее! Барышня в долгу не осталась, умудряясь при этом еще и отвечать своему телефонному собеседнику. Перебранка грозила затянуться.
Василию захотелось как можно скорее выйти из маршрутки -ей-богу лучше идти пешком, но он остался и скоро пожалел.
Водитель постоянно проявлял недовольство, поминутно вспыхивая раздражением. Его злило буквально все: поток машин, задержки на светофорах, загороженный красным авто подъезд к остановке… Рука мужчины со вспухшими венами и неровными грязными краями ногтей нетерпеливо постукивала по рулю. В зеркале над сиденьем отражались его глаза – глаза немолодого усталого человека, обозленного повседневной суетой и серостью обыденной жизни. Час за часом, круг за кругом, по годами выверенному маршруту…
Рука, сжавшись в кулак, врезала по рулю.