Между тигром и драконом
Шрифт:
Мамонов не стал меня отпускать одного с взрывчаткой в свой тыл, а приставил ко мне огромного молчаливого верзилу.
Весь вечер и первую половину ночи мы шли, почти не останавливаясь по поднимающейся в горы дороге. Лишь когда нужно было свернуть с дороги на тропу, мы остановились. Дальше было невозможно идти в темноте. Мы расположились под нависающей скалой и проспали часа три-четыре, не разводя костра. Под утро мы здорово продрогли, и когда небо едва посерело, вновь двинулись в путь, чтобы хоть как-то согреться. До Пещеры оставалось еще полдня пути. Начиналась альпика, это самые любимые мною высоты. Здесь альпийское нагорье было особенно привлекательным, крутые утомительные подъемы отсутствовали, на возвышенностях открывались колоссальные просторы. Заснеженные вершины были на почтительном расстоянии и не казались такими уж высокими и давящими своей неприступностью, и при этом их можно было хорошо рассмотреть. Глядя на эти просторы, душа пела какой-то торжественной радостью. Даже сейчас, в столь нелепой
К обеду мы добрались до одной из округлых вершин плато, сплошь заросшей толстым слоем мха. И хотя до Пещеры оставалось всего лишь около часа ходьбы, я решил сделать привал. Здесь была выступающая изо мха на пару десятков сантиметров каменная глыба, сверху почти идеально плоская. Это было единственно сухое место, на которое можно было присесть. Рядом лежали еще каменные плиты поменьше, две из них были обработаны древними мастерами и имели на торцах выступы со сквозными отверстиями. Говорят, что эти плиты служили некогда воротами в Пещеру. Трудно поверить, что кто-то мог их снять и утащить за несколько километров, ведь каждая из них весит более тонны.
Когда в Пещере еще жили затворники, эти ворота открывал хитроумный механизм, который поддавался далеко не всякому. Пещера впускала только избранных. Потом, когда исчезли обитатели Пещеры, кто-то взломал эти ворота, чтобы проникнуть в нее. Но доступной она оставалась не долго, грунт возле ее входа резко просел, образовав глубокий провал и засыпав вход. Периодически провал углублялся, изредка освобождая лаз в Пещеру, который становился с каждым разом все уже. Наверное, именно поэтому в народе ходят упорные легенды, что Пещера открывается только для избранных. Последний раз она открывалась примерно три десятка лет назад. Многие ходившие туда так и не вернулись, были и такие, что вернулись, но потеряли рассудок. И вот, несколько дней назад я обнаружил, что открылся лаз. Весенние талые воды углубили провал, унеся куда-то вглубь чрева Земли сель. И теперь, до очередной осыпи, есть возможность в нее попасть.
Я особо не верил в каких-то избранных, да и сама легенда казалась мне просто легендой. Ну конечно, может, и жили там прежде какие-то набожные люди, может, и были там хитроумные ворота. Поскольку вход в Пещеру открылся ну прямо почти на моих глазах, — ночью я проснулся от грохота и вздрагивания земли, а поскольку никаких скальных круч рядом нет, то, обследовав утром провал и увидев освободившийся лаз, — я понял, что мне стоит в ней побывать.
Тогда я оставил свой рюкзак со снаряжением и спустился в поселок запастись батарейками и провизией. Да и хотел поменять штормовку на комбинезон, чтобы удобней было преодолевать узкие лазы. Но тут вмешался Мамонов со своими головорезами. Я понимал, что его авантюра долго не протянется, но все же пришлось вместо комбинезона одеть военную форму и поучаствовать в некоторых боевых действиях. Я уже почти забыл о том, что собирался пойти в Пещеру, о ней ли было помнить, когда тут такая заваруха, и до сих пор не понятно, каким образом произошло так, что все вокруг, словно сговорившись, подталкивали меня к этому походу, зная, что у меня есть спелеологические навыки. Даже глубоко атеистичные люди загорались интересом, понимая, что Пещера может так же неожиданно закрыться. И у всех находились веские основания не идти со мной, но дать мне настоятельный совет не медлить с экспедицией. Ситуация совсем не логичная, и все же она нарастала и оживала своей жизнью, отдельной от реальности. Все происходило вне всякой логики. Я уже довольно давно научился замечать подобные цепочки событий, выходящие за рамки обычного понимания. И по своему опыту знаю, что пропускать их незамеченными — себе же дороже, уж слишком много скрыто в них энергии. Лучше пойти по их течению, игнорируя всякую логику, чем пытаться поперечничать происходящим событиям.
И вот, сидя здесь, в часе ходьбы от Пещеры, все теперь кажется наоборот — и убитые товарищи, и Мамонов со своими головорезами стали совсем не реальными, словно из прошлой жизни. Даже верзила, отдыхающий на соседнем камне, словно перестал существовать и стал не более чем часть окружающего ландшафта. Все же, что-то происходит с сознанием человека в горах, исчезает озабоченность бытовухой, многие, ранее значимые вещи, становятся мелочами, не стоящими внимания. Душа разворачивается, становится мягкой и тягучей.
У провала было все, как и несколько дней назад, рюкзак, который я не особо прятал, был на месте. На подготовку снаряжения и переодевание ушло не более десяти минут. Лишнее оставил тут же, взяв с собой только самое необходимое, упаковав рюкзак как можно уже. По опыту знал, что и эта хитрость в пещере поможет не надолго: наверняка придется неоднократно распаковывать и перетаскивать содержимое по частям. Закрепив веревку, я пристегнулся и начал спуск в провал глубиной метров 15. В самом низу открывался вход в пещеру. Легенды об этой пещере знают все местные жители. А сколько жизней забрала Она, даже бывалых спелеологов, не говоря уж о просто искателях приключений и особенно духовно ищущих хлюпиков! По легенде именно для них она периодически открывается. Говорят, что в Пещере с человеком происходит нечто — вернувшиеся в здравом рассудке становятся чуть ли не святыми, несущими некую миссию. И то, что из нее редко кто возвращается, лишь подогревало интерес и развивало легенду. Не могу сказать, что я к Ней вовсе не испытывал интереса. Что-то крутилось во мне типа — «дыма без огня не бывает». Спелеологией я переболел еще в юности, и сейчас уже поостыл к пещерам. К легендам о Ней относился как к мифам и если бы не судьба, так упорно меня выводящая на нее, вряд ли в нее вообще бы полез. И сейчас мной руководило: «вроде бы именно так надо» и следующее за этим — «а будь, что будет». С такими мыслями я и шагнул в узкий вход на дне провала. Мелькнуло еще только — мой «проводник» не очень-то и расстроится, что я с ним так и не попрощался. Интересно, будет ли он некоторое время торчать у провала или уже топает в обратный путь?
Весна, пожалуй, худшее время для посещения подобных пещер. Мало того, что холодно и сыро, так еще и опасно новыми обвалами. Как я и полагал, оползень, открывший вход, уходил круто вниз. Крупные камни вперемешку с жидкой грязью на этом крутом склоне уже сами по себе представляли опасность. Все это в любой момент могло поехать дальше вглубь. Это куда круче, чем снежная лавина. А ведь если верить легендам, здесь когда-то была хорошая тропа, и в Пещеру можно было въехать верхом на осле.
Я в пещере находился уже примерно трое суток. Ничего необычного, если не считать несколько человеческих останков. Да и их считать необычной находкой было бы не справедливо. Почти все они находились в большом «зале» — так я назвал громадную пустоту примерно 30 метров в ширину, около 80 метров в длину и до 15 метров высотой. Сам этот «зал» являлся природной ловушкой. Дело в том, что весь его пол был завален большими валунами, между которыми был вход в виде узкого лаза. По нему пришлось ползти как червяку, используя мышцы спины и груди, вытянув руки вперед и склонив набок голову. Помогать себе можно было только носками ног, так как подтянуть под себя хотя бы одну из них не представлялось возможным. Большой зал открывался совсем неожиданно, поражая своими просторами, и, забыв об осторожности, можно было не найти обратного выхода среди хаотичного нагромождения валунов, даже если стоять именно на том камне, под которым находится нужный лаз. С подобной ловушкой я уже встречался в пещере Братьев Греве в Поволжье, правда там было все намного проще, но и она далеко не всех выпускала.
Эта пещера вообще была чем-то похожа на пещеру Братьев Греве, здесь тоже из большого зала вело несколько лазов, постепенно превращавшихся в непролазные щели. Я даже усмехнулся, подумав, что та пещера была тренировочной к этой. Отличительным был лишь один лаз, спускавшийся к подземной речушке, которая, по-видимому, и являлась творцом данных подземных лабиринтов. По ее руслу можно было пройти метров 400, далее она просто уходила в камни.
Следов пребывания здесь людей было достаточно. В стенах Большого зала было вырублено несколько комнат, в которых еще кое-где сохранилась каменная «мебель» — столы, табуреты и лежаки. Но все это было настолько примитивным, что, скорее всего, служило лишь временным пристанищем. Вряд ли кто-то мог здесь прожить длительное время, даже если предположить, что когда-то сюда вел действительно вход, а не такой узкий лаз, как сейчас.
За время своего исследования я понял одно, что на детальное изучение пещеры у меня могут уйти месяцы — уж слишком много из Большого зала ведет всевозможных ходов и лазов, местами требующих массы энергии и времени на их расчистку. Да и мне до сих пор не было известно, должен ли я здесь что-то искать или просто сидеть и медитировать. Опять передо мной стоял вопрос — «иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Воодушевляла уверенность в том, что попал я в Пещеру не случайно, уж слишком в невероятных условиях вымащивалась дорожка, вымащивалась сама, без всяких специальных усилий с моей стороны. Слишком много нелогичных совпадений выталкивали меня сюда. Ясно было одно, чтобы понять, что мне здесь нужно — надо сменить тактику.
Я знал, что если просидеть в пещере больше суток без света и ничего не делать, то начнутся галлюцинации. Наш мозг так привык, что к нему постоянно поступает через чувственные рецепторы информация и если «обрезать» этот поступающий поток информации на продолжительное время, то мозг начинает чудачить, выдавая всякую белиберду. Особенно важен зрительный канал, выключить который здесь было проще простого, достаточно было выключить фонарик.
Я решил воспользоваться данным обстоятельством, чтобы хоть как-то обострить свое внутреннее восприятие. Только с его помощью появлялась надежда узнать то, ради чего я здесь. Понимал, что такая практика опасна тем, что мозг становится доступным для всякого рода контактерства, да и вообще свихнуться можно, что, по-видимому, со многими здесь и происходило. Но я надеялся на наработанную с годами привычку определять и контролировать мотивацию своих поступков. Надеялся, что смогу вовремя понять, откуда «ветер дует».