Между яблонь
Шрифт:
– Записываем дэзэ, – зачитывая регулярную амнистию, помноженную на индульгенцию, велела Анна Алексеевна. Народ закопошился, зашуршал дневниками, защёлкал ручками. Митя полез под парту за укатившимся карандашом. – Давайте, девятый класс. Последний рывок – и свобода!
Опять хихиканье. Аня вспомнила о письме брата, и губы сами собой растянулись в улыбку.
– Учить параграф по арифметической прогрессии. Чтобы к понедельнику свойства знали наизусть! Номера тридцать семь, тридцать девять, сорок, сорок пять и сорок семь. Маша Калинина, Ксюша Шилова, Оля Николаева – попробуйте решить шестьдесят седьмой номер под звёздочкой…
Шилова
Чтобы не отравлять выходные хлопотами с журналом, Анна Алексеевна принялась быстро заполнять темы.
– До свидания, Анна Алексеевна!
– До свидания!
– До свидания, Анна Алексевна!
– До понедельника… До понедельника… – машинально кивала она, скользя ручкой по разграфлённой желтоватой бумаге. – До свидания…
Кабинет, залитый беспечным яблочным сентябрьским солнцем, быстро пустел. Хлопали по спинам портфели, скрипела дверь, топотали по половицам кеды, туфли и расхлябанные одинаковые ботинки, купленные, по всей видимости, в «Льве». Шум утекал в сторону лестницы, чуть погодя первые крики свободы донеслись уже со двора.
Закончив с девятым классом, Аня потянулась, думая так же быстро разобраться с темами пятого б, и тут заметила, что в углу у дверей молча стоит Маша Калинина.
– Маш? Что-то хотела спросить? – маскируя зевок вопросом, обернулась к ней Анна Алексеевна.
– Галина Аркадьевна просила занести ей журнал после уроков, – тихо ответила Маруська.
– Я занесу. Иди домой.
Маша потопталась пару секунд. Угрюмо кивнула и взялась за ручку двери.
Аня, покачав головой, вернулась к плану. Пятый б занял минут десять.
Щурясь от оранжевого солнца, она вытащила пальто, но надевать не стала – перекинула через локоть, подхватила сумку и закрыла дверь. Оставив журнал на столе завуча в пустой, пахнущей терпкими духами, цветами и разогретым пловом учительской, спустилась во двор и зажмурилась, подставляя лицо тёплым широким лучам.
Густыми волнами накатывала сонливость; прекрасно понимая Митю Лебедева, Аня с ленивым неудовольствием вспомнила, что надо ещё зайти в магазин, в какую-то «Ромашку». Список Антонины выглядел внушительным. И как она всё это дотащит?..
Обогнув школу, Аня тут же попала в сырую прохладную тень. Солнце осталось с той стороны, с этой оказалась влажная, усеянная битым кирпичом тропинка, осколки стекла, мусор, бурьян и звёздочки сухих отцветших одуванчиков. Пробираясь по узкой тропинке, чавкая и увязая, Аня всё-таки напялила пальто. Сначала приходилось глядеть только под ноги, чтобы не поскользнуться и не распластаться в грязи. Потом, когда школа, глядевшая на задний двор зарешёченными окнами кабинета информатики и окошками мастерских, осталась позади, Аня приноровилась, зашагала уверенней и подняла голову.
Впереди, метрах в тридцати от неё, брела знакомая фигурка с двумя косицами.
Аня, бормоча непечатное, кое-как догнала Машу.
– Анна Алексеевна? – почти без удивления в третий раз за день поздоровалась она. – Вы в «Ромашку»?
– Угадала.
– Да там нечего угадывать. Только «Ромашка» в ту сторону. И какое-то новое кафе.
«В такой глуши – и кафе?..»
– Я тоже туда. Надо мыло купить. Вчера Мишка сожрал всю пачку.
«Брат», – вспомнила Аня.
– Достаёт?.. – вспомнив мелкого Кирилла, солидарно спросила она.
– Временами, – вздохнула Маша. – Но ничего. Не всегда же так будет. Вырастет. Мама говорит, когда я была маленькой, то была ещё вреднее.
– Вырастет, вырастет, и оглянуться не успеешь, – кивнула Анна Алексеевна. – А до «Ромашки» есть какая-то ещё дорога? А то тут… опасно как-то.
– Да не опасно. Грязно просто. Можно вдоль шоссе на Крапивинск пойти, но это очень долго, минут сорок. А напрямик – пятнадцать минут от школы. Мальчики сегодня в большую перемену бегали в новое кафе.
– И как там?
– Одно название. Не кафе, а пара столиков, кофемашина и выпечка на кассе. Но, сказали, вкусно.
Остаток пути они шагали молча. Солнце спряталось, стало зябко и неуютно. Когда впереди показалась красная крыша «Ромашки», Аня негромко произнесла:
– Ты не переживай так из-за… не из-за кого. Это же как с братом: не всегда так будет.
Маша быстро оглянулась, сжала губы в ниточку. Пожала плечами. Аня быстро перевела тему:
– Интересно всё-таки, что за выпечка. Хочу посмотреть. Вдруг там моё любимое печенье есть.
Никакого любимого печенья у Ани не было никогда, она по жизни предпочитала более сытные пирожки и более сладкие конфеты. Подойдя к кассе, попросила у полненькой крашеной продавщицы три пончика со сгущёнкой. Один разломила пополам и, обернув салфеткой, протянула Маше. Та от неожиданности улыбнулась – так робко, так мило, что Ане захотелось погладить её по голове, как маленькую.
– Спасибо, Анна Алексеевна…
– На здоровье. Будут тебе ещё всякие настроение портить.
Имени Ксюши никто не произнёс, но Маша, прикончив пончик, выглядела уже гораздо бодрее. В магазине она купила мыло, альбом для рисования и сетку для стирки белья. Аня, выложив на прилавок свой бесконечный список, оглядывала завешанные халатами и джинсами стены, рассматривала витрины с колбасой, чаем и рюкзаками, вдыхала аромат свежеиспечённого чёрного и белого хлеба и поглядывала в сторону пластмассового набора для ванной: зеркало в розовой раме, несколько полочек, мыльница и стакан для щёток. Может, купить? Как-то приспособить во флигеле около колодца, и то удобней будет…
– Анна Алексеевна? Вас подождать?.. Помочь отнести?
– Нет, нет, Маш, иди домой. До понедельника, – попрощалась Аня.
– Да… Спасибо вам, – тихо ответила Маша и, помахивая пакетом, вышла из «Ромашки».
А Аня, чувствуя себя недалёкой уездной богачкой, принялась набирать покупки: хозяйственные свечки и корица, семена анютиных глазок и перчатки, йод и крем, газеты и батарейки…
Глава 5. Неформальная встреча
Тащилась она со всем добром обратно добрых сорок минут. Когда Аня толкнула калитку, солнце уже шло на закат розовым румяным яблоком. Антонина, видимо, услышав скрип, выбралась на крыльцо и ждала, протянув вперёд руки. Ветер трепал её седые, выбившиеся из пучка некрашеные пряди и задирал подол старого, ладно сидевшего зелёного платья. Последние лучи золотили старческую фигуру, и с одной стороны Антонина казалась сделанной из ломкой и звонкой фольги, а с другой – той, что в тени, – из тёмной глины.