Между явью и сном
Шрифт:
Кугель выпучил от неожиданности свои глаза и с недоумением уставился на Александра.
– Не понял! Я же сказал, что банкет за мой счёт, – развёл он руками. – Что я не понимаю, в какой ситуации ты сейчас находишься? Всё в порядке, дружище! Поэтому я предлагаю коньячку грамм по сто пятьдесят для начала, а там как пойдёт. Предлагаю взять Кизлярского! Не возражаешь? Ну и отлично! – не дожидаясь ответа, резюмировал Марк и вернул молодому человеку папку с меню.
Когда подали холодные закуски, организатор застолья сам разлил из графина и, можно сказать, насильно запихнул первую рюмку в своего собеседника.
К делу Кугель перешёл только после третьего тоста, когда приятное тепло разлилось по всему телу и слегка ослабило общую напряжённость за столом.
– Слушай! У меня к тебе дело есть, – начал он, тщательно пережёвывая салат с зеленью и морепродуктами. – Понимай как хочешь, но при этом поверь, что я делаю это исключительно из моей дружеской любви к тебе.
– Да ладно, ладно, говори уже, – усмехнулся в ответ Вольский, окончательно заинтригованный долгим вступлением и подозрительно сладкоголосым тоном старого хитреца.
– Хорошо, – дожевал, наконец Марк и заметно сосредоточился, – Я знаю твоё отношение к подобным вещам, но, поверь, сейчас ничего лучшего я предложить тебе не могу. Короче говоря, появилось тут одно, мягко говоря, обеспеченное дарование. Не подумай, что талантом, но деньгами точно, причём не малыми. Так вот, ему нужен очень хороший редактор за очень хорошие деньги.
Марк внимательно посмотрел на Вольского, пытаясь понять, понял ли он смысл его предложения, а потом решил добавить.
– Думаю, ты понимаешь, что речь идёт о том, что там придётся переписывать всё заново.
От неожиданности Александр нервно дёрнул головой и по началу даже не нашёлся, что ответить. А когда проглотил жёсткий комок, вдруг появившийся в горле, немного закашлявшись переспросил.
– Я не пойму! Ты мне литературное рабство предлагаешь, что ли?
– Стоп, мужик, только не кипятись. У тебя сейчас не то положение, чтобы отказываться. Уж я то наверняка знаю. А тут очень неплохие деньги предлагают, причём за ту работу, которую ты знаешь. Я просто уверен, что ты всё сделаешь как надо!
«Да, да. Именно так, как тебе надо, – успел подумать про себя Вольский, внимательно рассматривая своего нового хозяина. – Что это? Случайное совпадение или кто-то попросил за меня? Хотя какая теперь разница? Выбора у меня всё равно нет.»
Александр молча поднял графин и не спеша, специально затягивая паузу, разлил коньяк, а потом внимательно посмотрел на Кугеля. Ему нравилось наблюдать, как тот замер в томительном ожидании, надеясь поскорее получить положительный ответ.
– Ну, тогда за искусство! – вдоволь насладившись моментом, наконец предложил тост, только что нанятый рекрут, и первым поднял рюмку.
– То есть ты готов, надо полагать? – хитро прищурился Марк, видимо, всё ещё слабо веря в то, как быстро получил согласие хорошо известного упрямца, и нерешительно протянул навстречу свою.
« А нужда, матушка, ещё не такие стены рушила! » – подумал про себя опытный в таких делах проныра, когда с большим удовольствием опрокидывал себе в рот марочный коньяк.
«Так вот к чему ты клонил в начале нашего последнего разговора! – сообразил наконец Александр, уже легко справляясь с четвёртой рюмкой. – Вот ведь чёртов хитрец! Заарканил всё-таки дикого жеребца. Молодец! Ничего не скажешь. Интересно, сколько у тебя теперь таких крепостных душ?»
Уже через день Вольский получил первую рукопись, которую и рукописью-то можно было назвать исключительно за набор традиционных буквенных знаков и избитых речевых оборотов.
Тогда Александру впервые довелось испытать на себе унизительное ощущение подневольного труда. Пусть не тяжёлого физически, но морально куда более тяжкого, особенно для творческого человека.
С работой в уготованной ему роли литературного раба Александр стал более-менее свыкаться лишь когда на его банковский счёт начали поступать действительно не плохие гонорары. В сущности, пустой и бездушный для писателя, но хорошо оплачиваемый труд постепенно вернул в его жизни всё на свои места. Включая утраченную уверенность в завтрашнем дне, а вместе с ней и видимость нормальных отношений в семье.
Однажды поздно вечером Елена сама посетила изгнанного мужа в его кабинете и после традиционного, довольно вялого секса увела обратно в спальню. Прежние отношения между ними постепенно восстановились, словно после обычной бытовой ссоры, и всё пошло, как обычно, своим чередом.
Нельзя было сказать, что Александр был счастлив или по настоящему рад этим обстоятельствам. Но внутреннее умиротворение от возвращения к привычному ритму жизни он, безусловно, испытывал.
Поэтому слабое желание вернуться к работе над собственным романом вскоре возникло само собой. Правда, о чём писать, он не имел ни малейшего представления.
Несмотря на то, что идея будущей книги начала витать почти сразу после той самой, случайной беседы со священником, уловить её Александр по-прежнему не мог.
Однажды ночью он засиделся в кабинете допоздна. Мучительная попытка нащупать свежий сюжет продержала его за рабочим столом до глубокой ночи. Утомлённый и очень недовольный собой, он остался ночевать там же и потом ещё долго не мог уснуть, ворочаясь на диване.
Лишь где-то под утро ему наконец удалось задремать, и тогда у него возникло короткое видение. Одно из тех, что обычно случаются между явью и сном, в момент пробуждения или засыпания.
Нельзя даже сказать, что он увидел её. Александр скорее почувствовал, что к нему приблизилась молодая женщина. Это был лишь слабо различимый силуэт, который на мгновение оказался в поле его зрения. Но в этот миг Александр ощутил совершенно необъяснимое чувство духовной близости к человеку, которого он не мог даже ясно разглядеть.
Казалось, что его зажатая в невидимый корсет грудь на мгновение распахнулась, и он вдохнул не просто до боли знакомый аромат её тела, а вкусил дыхание удивительной, до той поры незнакомой ему жизни.