Мезозой. Дилогия
Шрифт:
Увы, попытки успехом не увенчались. Наверное, все из-за этого груза взрослой ответственности, подспудно давившего и не позволявшего вздохнуть свободно. Тогда все мысли были непроизвольно направлены лишь на поиск и успешное нахождение источника дохода. Отвлечься не удавалось, в подсознании все равно крутилось унылое кино, самого себя ведь не обманешь.
Зато сейчас все прошло без сучка, без задоринки. Впрочем, здесь имелась также и заслуга проснувшихся участков памяти, откуда Кирилл все смелее черпал законсервированные прежде картины и ощущения. Именно с них и началось его
Он видел горы. Те самые горы, куда он так стремился. Кирилл при этом находился на высоте птичьего полета, и эта самая птица плавно и ровно скользила по воздуху, как по льду. Ее поддерживала мощная воздушная опора. Ветерок приятно пробегал по перьям, взъерошивая их.
Подножия были почти голыми. Там произрастали какие-то низкие растения, похожие на обычные луговые, да изредка торчали одинокие пихты да деревья, имеющие тонкие изящные стволы и листья, напоминающие веер. И где-то там, у самых подступов к горной цепи, и находилось нужное Кириллу место.
Осознав это, Кирилл испытал невероятное облегчение. Он уже готовил себя к лазанью по горам, к тяжелому, изнурительному и голодному подъему, к которому он ввиду отсутствия опыта просто не готов. А тут — такая замечательная новость. Хорошо, отлично, просто превосходно!
— Я задумал все очень просто, — голос отца доносился негромким эхом, сопровождающим этот интригующий видеоряд. — Ты знаешь все. Абсолютно все, что знаю я. Поверь, этого более чем достаточно.
Но эти знания проявят себя только в том случае, если в них возникнет жизненная необходимость. Только если встанет вопрос выживания. Они помогут тебе. Ты даже не представляешь, насколько. В отличие от меня, ты молод, полон сил и энергии, и ты сможешь применить их. Я не смог. События, предшествующие моему попаданию на вашу планету, подкосили меня. Это — главная причина, по которой я бездействовал. Ты же волен распорядиться своей памятью так, как сочтешь нужным. Просто слушай свое сердце и окружающий мир. Он даст тебе и защиту, и ответы.
Ответы… Они бывают разными. Они могут убить. Но все же их стоит получить, Кирилл. Они изменят твою жизнь, они могут сломать тебя, но ты должен знать их. Иначе ты не сможешь распоряжаться своей жизнью так, как должен. Но всему свое время. Сейчас — действуй.
Река будто замедлилась. Крохотные капли, выбивающиеся из общей водяной массы, виделись отчетливо со всеми их изменчивыми очертаниями. Вот течение обняло лежащий у самого берега гладкий камешек, вот взметнулись вверх прозрачные частицы воды, потянувшись к солнцу, и, на кратчайшее мгновение задержавшись на высоте, пошли вниз, на излете разлетаясь еще более мелкими брызгами по крутой и темной стене берега.
Черроу кишела жизнью. Рыбищи, рыбы и рыбки вели свою незатейливую жизнь. Они не представляли опасности для Кирилла, но любого другого могли запросто растерзать. Некоторые речные обитатели достигали внушительной длины до одного метра, а их усеянные мелкими острыми зубками пасти с удовольствием бы погрузились в податливую человеческую плоть…
Кирилл попросил их дать ему дорогу, и они тотчас расступились. Образовался коридор шириной несколько метров. Пора
Начиная переход, Кирилл видел себя со стороны. Он разбежался и оттолкнулся от берега, нырнул в воду и не почувствовал ничего. Ни холода, ни мокрого прикосновения могучего потока. Он находился где-то выше, над рекой, а его тело само плыло к противоположному берегу, относимое течение к северу.
Переживания были просто непередаваемыми. Это одновременно и чувство полного, неведомого доселе контроля над происходящим, и осознание собственной беспомощности на фоне бескрайнего мира. Кирилл тогда так и не понял, понравилось ему это состояние или все же напугало его. Кажется, больше напугало.
Он неожиданно быстро преодолел реку и выбрался на пологий песчаный берег, метрах в ста ниже по течению. В следующую секунду Кирилл уже лежал на спине, тяжело дышал да смотрел на то, как в небе галдят вездесущие рамфоринхи, размахивая тонкими хвостами с ромбовидным расширением на самом кончике в попытке поменять направление полета.
Птероящеры вчетвером гонялись за более удачливым собратом, где-то разжившимся сочной рыбкой. Та с наивной надеждой трепыхалась в длинной и узкой западне, но изогнутые зубы прочно держали ее, оставляя медленно умирать с разинутым ртом.
Рамфоринх надеялся на время уединиться и разделаться с добычей, а уж потом возвратиться к товарищам, но те решили, что неплохо бы и поделиться. Охотник явно не был расположен к такой щедрости и всячески пытался оторваться от преследователей, летя то прямо, то резко меняя курс, используя хвост как штурвал.
Кириллу было безумно интересно посмотреть, чем же все закончится, но его кто-то настойчиво призывал продолжить путь. Кто-то могучий, неповоротливый и добрый. Голос был мягким, глубоким, придающим сил. Это был голос Тайи. Он таял долгих эхом, подгоняя странника.
— Давно не плавал, ой, давно, — вздохнул Кирилл.
Он сел, намереваясь сразу встать, когда понял, что на него кто-то смотрит, внимательно и решительно. Взгляд носил оценивающий характер. Наблюдатель прикидывал, представляет ли человек для него опасность и стоит ли нападать.
Медленно поворачивая голову налево, Кирилл весь внутренне подобрался. Он гадал, успеет ли вытащить из кобуры пистолет или вскинуть лежащую на песке за спиной винтовку, потянув за ремень. Не успеет.
Из-за поваленного трухлявого бревна Кирилла буравила пара махоньких черных глаз. Пожалуй, это была самая смешная голова живого существа в его жизни.
Низкий лоб, покрытый темной шерстью, широко расставленные черные точки глаз и, наконец, вытянутый и чуть загнутый кверху светло-коричневый клюв. Он был чуточку приоткрыт, обнажая редкие, короткие и массивные зубы. Не острые, а именно массивные — крупные, широкие, пригодные для перемалывания жесткой растительной пищи.
Животное издало звук, который и сравнить было не с чем. Кирилл даже не сразу понял, что именно клювоголовый является источником этой смеси громкого голубиного курлыканья с собачьим настороженно-злым урчанием. Звучало зловеще.