Мгла
Шрифт:
— Ах да, прошлой ночью мы слукавили. Мы пришли не только, а вернее, не столько попрощаться, сколько предупредить, что барон принял брачное предложение от небезызвестного тебе графа Эрвуда. Так что, прости, но если бы ты не согласилась, нам пришлось бы силой увозить тебя прочь, ибо ничто в этом мире не заставило нас оставить тебя в руках этого чудовища. Так что прости, но прошлой ночью ты действительно навсегда покинула баронство…
Наверное, Зак ожидал слез и проклятий. А я лишь прикрыла глаза, и прошептала, чувствуя, как бегут по щекам горячие дорожки слез:
— Навсегда… — Повторила я, глядя в черное небо.
Вечер прошел…скомкано.
Всего месяц назад я и представить себе не могла, что окажусь втянутой в такую ужасную и предосудительную историю. Я с бесконечным непониманием читала столь любимые Элоизой приключенческие романы, считая, что все эти побеги из-под венца и от семейных тайн — несусветная и необъяснимая глупость. Сегодня я сама совершила её, не в силах оставаться в месте, чьи обитатели разбили мое сердце. Я осуждала маркизу Селению, считая её, забывшую о дочернем смирении, грубой и вульгарной. Но сама поступила не лучше, а может, и хуже воинственной маркизы. Уезжая из отчего дома, она увозила с собой древнее оружие, я — неряшливо завязанные в простыню наряды. За спиной маркизы были годы службы в отцовском гарнизоне, у меня — незнание элементарных вещей, и абсолютное непонимание происходящего.
Мой уютный мирок разрушился в единый миг, и я оказалась недостаточно смела, чтобы принять брошенный судьбой вызов. Бежала, обрекая на презрение и себя, и графов, внимательно наблюдающих за дымящим котлом, в кипящую воду которого только что были брошены пара кружек пшена и ломтики сухого мяса, вытащенного из расшитого странными знаками мешочка.
Вскоре каша была готова, и я робко приняла незнакомое кушанье из рук прячущего глаза Светоча, без аппетита прожевывая безвкусное месиво. А тот не спешил приниматься за свою порцию, внимательно наблюдая за мной.
Я замечала это, бросая на него косые взгляды из-под ресниц, однако спрашивать не решалась, вновь и вновь опуская глаза на помятый подол, пока, наконец, не отставила полупустую чашку, поблагодарив встрепенувшихся братьев.
— Так плохо? — Виновато спросил Зак, пристыжено опуская глаза. Стоит признать, по сравнению с замковой кухней, предложенное мне блюдо было весьма… специфично. Но погруженная в себя я едва ли обратила внимание на вкус. Тем паче, что во рту поселилась горечь от пролитых слез, и голова шла кругом от всего случившегося со мной — могла ли я задумываться о вкусе какой-то приготовленной на моих глазах каши?..
Несколько вздохов я удивленно вглядывалась в его озаренное светом костра лицо, пытаясь проникнуть в смысл вопроса. Затем, осознав, слабо улыбнулась и покачала головой:
— Очень вкусно. Спасибо. — Вновь поблагодарила я, опуская голову.
Размышления о собственной глупости, так поглотили меня, что я не заметила, как все это время молчаливо разглядывающий меня Светоч, покинул свое место, в какое-то мгновение, оказавшись рядом, обняв за плечи, прижимая к широкой горячей груди.
— Мы знаем, тебе плохо. Через это прошли, и я, и Зак. Всегда тяжело оставлять тех, кого любишь, но поверь, так было лучше для тебя. Мы отняли у тебя дом, а подарим самые прекрасные чертоги, отняли любимую сестру, но станет самыми нежными и верными братьями, — тихо шептал он, ласково гладя мою вздрагивающую от душивших меня рыданий спину. — Знаю, сейчас это кажется диким, но поверь так, мы избавили тебя от куда большей и потери и разочарования. И пусть ты не скоро увидишь замок де Элер, но… он останется в твоей памяти домом, где ты взрослела вместе с… доброй и верной сестрой… — На миг запнувшись, все же заговорил об Элоизе мой утешитель. Я же лишь всхлипнула, вспомнив, слова гномика:
«Это и Зак со Светочем поняли — потому рыжий так обозлился на тебя, там в лесу. Он — то видит, что ты нуждаешься в Элоизе, куда сильнее, чем она в тебе. Ты любишь человека, а она — игрушку. Которую отдали другим, и которую ей так не хочется отдавать. Она бросит тебя, не задумываясь, уже бросила, даже не вспомнив о тебе за время охоты. А ты, не сможешь её оставить…» — Сказал тогда он, и оказался прав.
Моя Эли никогда не любила меня. И, наверняка, то, что предпочитала не замечать я, было очевидным для моих чародеев. Но они молчали, щадя чувства незнакомой им девицы, лишь отталкивая тянущуюся к новым игрушкам эгоистичную девчонку — словно оберегая меня от истины, о которой мог догадаться любой непосвященный в тот искусственный мирок, что возвели вокруг меня. Как щадят и сейчас, зная, но молча о той ужасной правде, которая открылась благодаря чародейству, так внезапно ворвавшемуся в мою жизнь.
Я сидела на поваленном бревне, щедро застеленном добротным плащом, вдыхая запах незнакомого леса и прижимающего меня к себе мужчины. Наверное, это было жутким неприличием — принимать эти теплые объятия. Но в последние недели я нарушила слишком много законов, оказавшихся лишь насмешкой над всем, чему меня учили. Я погубила свою репутацию, но не жалела об этом, осознавая, что вместе с братьями в мою жизнь ворвалось что-то совершенно невозможное для прежней пугливой Эльвиры — опасное, недоступное…настоящее.
Но братья не знали об этих мыслях.
И пальцы Светоча все так же скользили вдоль моего позвоночника, а волшебный голос клялся сделать меня самой счастливой, подарить все золото мира, обещая, что всё образуется, но, так и не решаясь сказать, что возврата к прошлому нет, и не будет.
— Пройдет несколько лет, и ты сможешь навестить барона и баронессу, — шептал он, зарываясь лицом в мои рассыпавшиеся по плечам волосы, пахнущие уже не розовой водой, но диковатой, горькой сыростью древнего леса. — Элоиза будет рада увидеть тебя, вы сможете навещать друг друга, писать письма, а мы…
— Светоч, прекрати. — Неожиданно для себя попросила я, прижимаясь своей мокрой от слез щекой к его гладкой теплой, несмотря на ночную прохладу щеке. — Даже Зак нашел силы сказать, что я никогда не вернусь. Не лги мне, хорошо?.. И поверь, так будет лучше — я не смогла бы там остаться…. Пока не появились вы, я была словно слепой котенок в паутине снов. Вы открыли мои глаза, заставили увидеть то, что я не пожелала бы узнать никогда, впрочем, этого не желали и вы…. Но я узнала, уж прости меня за эту самостоятельность. И я знаю, что как ни больно это признавать, но лучше для всех, если я постараюсь забыть последние два года, как забыла всю свою предыдущую жизнь… — Шептала я, и волосах моих играл теплый ветер, а по щекам текли слезы — последние слезы, позволенные мне, а в ушах звенели голоса тех, кого я оставила… чтобы никогда не увидеть.
Светоч молчал, пораженный моим признанием, прижимая меня к себе до боли в ребрах — будто боялся, что я вырвусь из его объятий, убегу прочь, чтобы никогда уже не видеть этого печального лица.
А я смотрела в небо — черно-фиолетовое, печальное небо, перемигивающееся белыми пятнами звезд, расплывающихся из-за застилающих глаза слез. Видела я и легкие кружева туч, и половинку луны, идущей на убыль, в обрамлении качающихся над нами дубовых листьев, кажущихся рыжими, по-осеннему яркими, в рыжих всполохах костра, бросающего ломкие тени на окружающие поляну стволы.