Мгла
Шрифт:
Мои глаза скользили по сияющему небу, а от существа веяло дружелюбием и лаской, которых так жаждало мое сердце. И я отвечала тем же, почти наяву видя, как соединяются наши души, делясь взаимной и все крепнущей симпатией, согревающей и меня и это, одинокое, и прекрасное существо.
Я молчала. Отчего-то я была уверена, что слова чужды той реальности, в которой пересеклись наши судьбы. Не то, чтобы мой внезапный знакомец не смог бы осознать о чем я говорю, скорее — он знал это еще до того, как ставшие вдруг чередой бессмысленных звуков слова, сорвутся с губ, разбивая волшебство момента.
Впрочем,
Он учил меня изменять реальность лишь силой мысли, я — видеть действительность тем единым монолитом, что позволял людям единолично властвовать в этом уголке вечности столько веков. Я открывала для него таинство, что мир — один. Он объяснял, что миров бесконечно много, но в тоже время каждый из них — нерушимая, но не всегда осознаваемая часть другого.
Знание одного втекало в другого, изменяясь и наполняясь новыми тайнами, недоступными ни для кого другого в этом мире. Вернее, той его части, которую способны воспринимать и я, и волшебное существо, подобно мне смотрящее в небеса прозрачными, будто горный ручей глазами.
Он говорил мне о временах, когда их было невероятно много, но потом все они исчезли — растворились в соленой морской пене, а быть может, ушли в другую реальность, постичь которую дано не всем. Он открывал то, что было до меня — в то страшное время, когда мир был совсем другим и границы между реальностями еще не были так нерушимы. Когда он ходил между ними, узнавая все больше, пока знание это не приковало его к этому месту.
Я делилась своим незнанием, почти физически ощущая, как распадаются, рассыпаются границы, неспособные сопротивляться небытию, заключенном в неведении…
И в какой-то миг, мир дрогнул, потерял очертания, зазвучал иными звуками, заставившими меня зажмуриться, зажимая уши, разрываемые ревом неведомых чудовищ. А когда я открыла глаза — он был прежним, и даже я не могла поклясться, что кровавое небо и черная, выжженная земля под ним не были плодом моего расшалившегося воображения.
Я разорвала наш контакт лишь на миг, но когда открыла глаза — моего волшебного друга уже не было, ибо страх был недоступен тем уголкам мира, где скрывался от чужаков он, внезапно решивший разделить одиночество с кем-то, несравнимо более юным, но как ему показалось, способным понять…
«До встречи в Замке над миром…» — Тихо прошелестело в моей голове и чудо исчезло.
За спиной зашелестела трава, сминаемая тяжелыми копытами, а спустя мгновение на плечо опустилась любопытная белая морда Светозара, каким-то чудом скрывшегося из вида во время моего общения с белогривым.
— Я, правда, его видела?.. — Жалобно спросила я, у коня, уже смирившись с мыслью, что у моих волшебников — графов и кони им под стать.
Но Светозар лишь фыркнул, деликатно скользнув по моему виску мягкими, влажными губами и вновь опустил морду к нежной траве. Впрочем, я и сама знала ответ — пальцы все так же ощущали гладкую поверхность нескольких, оставшихся в моих руках волосков.
— А существа из сказок бывают?.. — Был первый вопрос, прозвучавший, как только мы углубились в лес, и деревня скрылась среди деревьев. Сегодня я ехала вместе с Заком, без труда удерживающего меня перед собой.
— И лешие, и домовые, и множество самых разных персонификаций природных сил, — охотно откликнулся рыжеволосый, уже привычно устроивший подбородок на моем плече. Но тут же рассмеялся, согревая кожу моей щеки, и смех его был подхвачен Светочем так же заметившим мое удивленное лицо, и без труда разгадавшим причину моего смятения.
— Бывают — бывают, — уже проще сказал его брат, ласково проводя левой рукой по моей мгновенно вспыхнувшей багрянцем смущения щеке. — В нашем мире, вернее в его человеческой части наравне с графами, баронами, герцогами и прочей титулованной нечистью обитают существа куда более древние, мудрые, а потому и несравнимо более жестокие, нежели люди. Они живут долгие, долгие века, видят, как ломается их мир под руками хрупких и недолговечных, но таких разрушительных существ. А это, как и время, прожитое ими, убивает жалость, требуя совсем других рамок приличия и норм, чуждых смертной логике.
— Почему? — Стараясь оглянуться, спросила я, удивленная внезапно утратившим всякую веселость голосом. А Зак отвечал, развивая пряди моих волос собственным горячим дыханием:
— Для того чтобы прожить шестьдесят-семьдесят лет не нужно особых усилий. Загони себя в рамки, достаточно жесткие, чтобы преодоление их было недоступно для большинства, создай свою собственную клетку из иллюзий и правил — и век твой пройдет спокойно. Ведь ты убедишь себя, что от твоей воли не зависит ничего в этом мире, а вся твоя жизнь — лишь то, что пожелали тебе боги, демоны и прочие высшие силы. Но попробуй принять вечную жизнь, если она полна ограничений, возникших вместе с кастами. Такая жизнь действительно утомительна и почти бессмысленна. А потому все, кто таятся от смертных, не обременены большинством предрассудков: любить до боли, мстить так, чтобы запомнили, а убивать — пока не насытишься. — Говорил Зак, бережно придерживая меня за талию, и прижимая к лошадиной шее, когда раскидистые ветки деревьев нависали слишком низко над нашей головой.
— Ужасно. — Только и сказала я, неловко хватаясь за гриву Вестника. — Они живут, не веря в богов?..
— Они видели богов. А другие — считались ими когда-то. Просто их боги куда древнее и… реальнее тех, которых придумывают люди. Они слишком стремятся подчеркнуть чуждость божественной природы, принизить человеческую сущность пред сущностью некой высшей материи, для пущей недосягаемости, заточенной в какую-нибудь извращенную, далекую от них форму.
— А это не так? — Вновь спросила я. — И на что похожи боги?