Мгла
Шрифт:
— Прости… ты не должна была знать, — наконец хрипло прошептал беловолосый. И спросил, чуть отстранившись, чтобы заглянуть мне в глаза: — Ты ненавидишь нас?..
Чуткие, разом озябшие пальцы вытирали мои слезы, а я лишь молча смотрела в голубые — голубые, будто вешнее небо глаза, впервые заметив усталые морщинки вокруг их уголков — следы возраста. Осторожно провела по ним пальцем, и наконец дала ответ, о котором ни разу не пожалела в последствии:
— Нет, не ненавижу.
Глава 2
Туманным утром четвертого дня нашего
Надо признать, окидывая взглядом, словно влажные бревна и темные срубы я испытала некоторое разочарование. Для меня деревня была чем-то далеким, а потому, как сказал ухмыляющийся Зак — идеализированным. Слабо представляющая, о чем говорит веселящийся граф я, лишь покивала головой, соглашаясь, что ожидания мои и в самом деле, не совпадали с реальностью.
Видимо, именно этим был объяснен тот факт, что услышав предложение встревоженных братьев, я послушно согласилась подождать их в ближайшем перелеске, пушистой границей окружившей зеленый лужок, сплошь усыпанный крохотными ярко-желтыми цветами.
В сопровождающие мне достались уже знакомый мне рыжий Вестник, привычно подхвативший край моего потрепанного и пропыленного платья, удерживая, таким образом, рядом с собой, и белогривый, похожий на фигурку из сахара Светозар. Очень медленно и аккуратно вышагивая рядом, он безумно напоминал мне собственного хозяина скрывшегося за воротами деревни.
Некоторое время я осматривала луг, простирающийся вплоть до самой сверкающей на солнце реки.
А зрелище и в самом деле было дивным.
Всюду насколько хватало глаз, зеленела нежная, ярко зеленая трава, оттененная золотом десятков лютиков, кажущихся продолжением яркого, ослепительно-желтого солнца, сияющего среди голубизны чистого небосклона.
И уставшая, измученная непривычно длинной дорогой я, не могла, тем не менее, удержать восхищенного вздоха. Некоторое время я ходила по мягкой траве, осторожно прикасаясь то к неожиданно колючим листьям незнакомых растений, то — к нежным лепесткам цветов.
Закрыла глаза, подставляя лицо нежным, еще не напитавшимся жаром солнечным лучам, вдыхая непривычный, ароматный, пахнущий водой и, наверное, луговыми цветами воздух, с жадностью впитывая незнакомые прежде запахи.
Родители не считали возможным, позволять мне покидать стены отчего дома.
Я знала, что вокруг замка рассоложено множество деревень, но не была и в самой крохотной и неприметной. Я читала о заливных лугах, каким-то чудом затаившихся по берегам бурливой реки, пересекающей баронство насквозь. Слышала о цветах, что растут сами, не подвластные воле садовников, но… ничего этого не видела, словно принцесса из сказки, заточенная в собственном безразличии. Но появились братья, и мир стал другим — заиграл, засветился новыми красками, и теперь я с жадностью впитывала то, чего не замечала раньше…
Внезапно, в мои мысли ворвался новый непонятный звук, разом разбивший волшебные мгновения.
Вздрогнув, я открыла глаза, да так и застыла, пораженно глядя вперед.
Ко мне, едва слышно ступая среди зеленых трав, двигалось самое странное существо, которое только могла вообразить. Было оно невысоко — чуть больше самца благородного оленя, однако обладало белой, словно светящейся изнутри шкурой, длинными, стройными ногами, заканчивающимися скорее лошадиными, лохматыми бабками, почти полностью скрывающими раздвоенные, будто у коровы копытца. У животного был длинный, заканчивающийся пучком волос, будто коровий хвост и длинная гибкая, почти лебединая шея, заканчивающаяся узкой, совершенно лошадиной головой, посреди покатого лба, которой сверкал, переливаясь жемчугом длинный витой рог.
Животное шло среди бесконечно зеленых трав, но не примяло и листка и сияние, исходящее от его шерсти изменяло все вокруг и казалось, что сам солнечный свет меркнет пред ним. Оно приближалось, но я не чувствовала испуга, а в какой-то миг и вовсе пошла навстречу, протягивая руки к существу, вырвавшемуся из древних сказок.
И то совсем не боялось, продолжая идти вперед, остановившись в паре шагов от меня, так близко, что я могла разглядеть каждую шерстинку на его морде, и ощутить манящий жар его тела, твердого, будто скала и горячего, словно раскаленная печка у которой так любила сидеть в замковой кухне Элоиза…
Вспомнив о сестре, я болезненно поморщилась — её предательство я переживала куда тяжелее и бегства, и едва не состоявшегося замужества. А волшебное животное, словно осознало, о чем я думаю, и внезапно потянулось ко мне покрытой мягкой, словно лебяжий пух шерстью, мордой, ласково коснувшись мягкими губами моего лба.
И мир снова перевернулся.
На душу мою снизошла вдруг такая благодать, что все страдания мои и терзания показались глупыми и не стоящими моих слез. Дорога моя являлась ко мне со всей четкостью, и я уже не сомневалась, что решение, принятое мной — единственно правильное. Мне нет места в привычном мире, и даже останься я в нем — все равно бы не смогла жить, как прежде, и быть может, просто сошла бы с ума, не в силах пережить разлуки с существами, полностью, как я теперь понимала, завладевшими моим сердцем…
Не знаю, сколько длилось это странное оцепенение.
Я стояла среди бесконечного ковра зеленых трав, осторожно перебирая длинную гриву неведомого зверя, и та была столь же необычна, как и он сам. Длинные серебрящиеся в солнечном свете пряди были нежны, словно щелк и вместе с тем резали кожу не хуже стальных струн. Но в те секунды я не ведала силы, способной разорвать эти прикосновения, отнять у меня мое волшебное, сказочное, такое тихое и ласковое существо, доверчиво уложившее на мое плечо узкую умную морду.
Оно не боялось меня, доверчиво подставляя горячую шею под мои руки, безропотно снося прикосновения, платя за них странным ощущением покоя, так несвойственным моей душе. А я с жадностью вдыхала незнакомый прежде запах, отчего-то казавшийся мне удивительно знакомым.
Наверное, это было очень рискованно — стоять, прикасаясь к неведомому существу, позволяя ему дотрагиваться до себя…
Но в, то время я была подобно новорожденному щенку, готовому радоваться и тому, что вызывает отвращение его матерой, серьезной матери. Тогда, я еще не понимала, что за мир принял меня в свои сети, и не боялась… ничего.