Мгновение истины. В августе четырнадцатого

Носатов Виктор Иванович

– О да! – настороженно глядя мне в лицо, согласился Редль. – Как потом я узнал, корнет был отличным стрелком, и если бы не счастливый случай, я не знаю, чем бы наш поединок мог закончиться, – доверительно сообщил он.

– Просто начальник училища не допустил поединка и не стал раздувать этот довольно скабрезный для вас инцидент. А то бы вы без скандала из России не уехали.

– Не может быть! – воскликнул Редль. – А я-то думал, что все улеглось само по себе благодаря моей счастливой планиде.

– Прошу вас, господин подполковник, быть сдержаннее, – поостерег его я. – Хотя вокруг нас никого и не видно, но вы же прекрасно знаете, что сегодня и у стен зачастую имеются уши.

– Да, простите, господин полковник, –

смутился Редль, – но я был просто поражен вашей осведомленностью.

– Но это еще не все, – продолжал я, – мы не упускали вас из виду и здесь. Мало того, мы постоянно заботились о вашем продвижении по службе.

– Но я в самом деле очень много работал, чтобы стать тем, кем стал, и… – начал было защищаться Редль, но я, видя, что наступил момент истины, резко оборвал его на полуслове:

– Не надо красивых слов о трудах наших праведных. Давайте лучше поговорим как офицер с офицером, коротко и ясно. Вспомните, как несколько лет назад вам неким неизвестным лицом были сообщены по телефону данные на нескольких малоценных для нас, да к тому же еще и подозреваемых в двурушничестве агентов из числа австрийцев. Я имею в виду унтер-офицера Боровца и артиллерийского лейтенанта Радича, которых вы вскоре и разоблачили. А совсем недавно с вашей подачи Эвиденцбюро приобрело за 10 тысяч рублей агентурный план развертывания российской армии, где не были обозначены – петербургский, финский, московский гренадерский, несколько кавказских и сибирских корпусов. Не фигурировали там и многие резервные дивизии, сформированные за счет французских кредитов. Насколько я знаю, данные из этого плана оказали большое влияние на разработку оборонительной стратегии вашего Генерального штаба. Благодаря этим организованным нами «успехам» вы сумели произвести достойное впечатление на руководство австро-венгерской военной разведки и лично на барона Гизлю фон Гизлингена, который рекомендовал вас вскоре на должность заместителя начальника Эвиденцбюро. Я ничего не напутал, господин подполковник? – спросил я у него.

– Все верно, за исключением нескольких мелочей. Вижу, что вам известно многое из моей служебной биографии, – глухо сказал Редль, сохраняя на лице спокойствие.

– И не только. Нам известно многое и из вашей довольно бурной личной жизни, – убежденно сказал я.

– Не может быть, – осевшим голосом пролепетал Редль, сразу же изменившись в лице. – Что вам от меня надо? – придя в себя, хрипло промолвил он.

– Неужели вы, профессиональный контрразведчик, не догадываетесь? Я хотел бы, чтобы вы помогли мне как славянин – славянину.

– Хорошо, – немного подумав, согласился Редль, – я буду вам помогать в меру своих сил и возможностей.

– А больше нам и не надо. Но мне удивительно, почему вы, как это обычно бывает, не торговались со мной, почему так сразу, без всяких условий решили нам помогать? – поинтересовался я.

– Прежде всего по причине растущей в душе ненависти ко всему, что олицетворяет Австро-Венгерскую монархию, – откровенно признался он, – кроме того, потому, что австрияки и немцы постоянно унижают меня, отказываясь от сатисфакции. Несколько лет назад австрийцы выгнали со службы моего отца, разорили брата, который осмелился открыть в Ламберге свое дело. Всю жизнь тупые австрийские и немецкие болваны получали по службе отличия и чины впереди нас, чехов и словаков, а ведь мы служили в армии этой прогнившей монархии отнюдь не хуже, даже намного лучше их. А наследник Франц-Фердинанд! Ведь эта свинья в своем имении под Прагой просто истязает чешских работников! Ненавижу эту банду! К тому же мне очень не хотелось бы, чтобы между нашими странами разгорелся огонь войны. Уж очень много жизней может поглотить это страшное пожарище…

– С того момента подполковник Редль стал поставлять мне самую свежую военную информацию, – закончил свое повествование генерал Пустошин и, опрокинув еще одну рюмку коньяку, о чем-то задумался.

– Я,

уже будучи подполковником, был назначен старшим делопроизводителем австро-венгерского делопроизводства и по долгу службы расшифровывал все телеграммы и сообщения, поступавшие в Санкт-Петербург окольными путями через Стокгольм или Берн из Австро-Венгрии, – нарушил явно затянувшееся молчание Баташов, – ваши обстоятельные и емкие доклады я читал с особым интересом. И прекрасно помню вашу срочную телеграмму о том, что начальник агентурного, контршпионского отдела Эвиденцбюро, подполковник Редль дал согласие работать на российскую разведку. Это сообщение, скажу откровенно, повергло меня в шок. И было от чего. Такого успеха в те времена, наверное, не знала ни одна разведка мира. Еще и еще раз перечитав телеграмму, я занес нового агента в свою картотеку под счастливым номером А-77. В тот же день я проинформировал начальника отдела и обер-квартирмейстера Генерального штаба о том, что вы завербовали ценного агента и уже в ближайшее время ожидаете важные документы о дислокации и вооружении приграничных частей австро-венгерской армии. К моему удивлению, это сообщение вызвало у высоких начальников лишь плохо скрываемую досаду. Скорее всего потому, что для них вербовка каждого нового агента в Европейской стране, будь она дружественной или враждебной, требовала дополнительных средств, как правило, еще не заложенных в бюджет, и, за редким исключением, ожидаемого эффекта не приносила.

Лишь после поступления в Генштаб обещанных вами документов о дислокации австро-венгерских войск в Галиции начальник отдела вызвал меня к себе и поздравил с успехом.

– Но здесь же моей заслуги нет, – возразил я, – благодарить надо полковника Пустошина, это его работа.

– Полковника Пустошина мы наградим в свое время, – обещал начальник отдела, – а пока потрудитесь, пожалуйста, перепроверить факты, изложенные в присланном документе, с теми, что у нас на сегодняшний день имеются.

К этому времени я уже проверил вашу информацию по другим каналам и сразу доложил об этом.

Удовлетворенный моим ответом, начальник распорядился:

– Будете составлять Константину Павловичу телеграмму, обязательно укажите, что его поздравляет начальник Генерального штаба, и намекните, что неплохо бы нам заиметь мобилизационный план развертывания австро-венгерской армии. Вот это будет достойная информация, за которую для агента никаких денег не жалко!

– Помню, помню, – оживился Пустошин, – когда я передал эту просьбу Редлю, тот, не сказав ни да ни нет, в большой задумчивости, даже не попрощавшись, оставил меня. А вскоре, как вы знаете, мне пришла пора снова надеть офицерскую лямку, получить гвардейский полк, а затем и генерала…

3

Баташов вспомнил их последнюю встречу, когда полковник Пустошин, скоропостижно оставив Ламберг, выехал в Петербург, к новому месту службы.

Первым он, конечно же, навестил Баташова. После вопросов о службе и семье Пустошин неожиданно спросил:

– Не надоело вам, господин подполковник, протирать штаны в Генштабе? Насколько я вас знаю, вы всегда стремились к живой и интересной работе.

– Я и сейчас не прочь, – откликнулся Баташов, – но начальство мои устремления не жалует.

– Если вы желаете сменить столицу на Варшаву, я могу порекомендовать вас на вакантную должность начальника отделения генерал-квартирмейстерской службы штаба Варшавского военного округа…

– Я был бы этому искренне рад, – с ходу согласился Баташов, – но боюсь, что начальство меня не отпустит.

– Ну, это моя забота, – уверенно произнес Пустошин и, хитро подмигнув, добавил: – А я поставлю Генштаб перед фактом, что единственный человек, с которым согласился работать мой ценный агент, – это вы. Я уже заранее наладил его непрерывную связь с Варшавой. Так что все будет зависеть только от вас.