Мгновение истины. В августе четырнадцатого
Шрифт:
3
Прошло несколько дней. Безвыездно проработав всю неделю в управлении, майор Николаи в понедельник решил отдохнуть и всей семьей выехал в поместье ушедшего в отставку тестя. Уйдя на покой, генерал Кольгоф стал ярым сторонником войны с Россией и постоянно упрекал кайзера в нерешительности. Николаи, чтобы лишний раз с ним не спорить, сбежал от назойливого тестя, сославшись на то, что редко видит своих девочек. Он повел их всех в парк. Старшие с удовольствием играли в бадминтон, а малышка Мари-Луиза неотступно следовала за отцом, засыпая его самыми необычными вопросами:
– А почему солнце не падает на землю? – и не дослушав обстоятельного ответа отца, задавала новый вопрос:
– А почему на всех деревьях не растут яблоки? – и тут же, увидев приближающегося кавалерийского унтер-офицера, закричала и захлопала в ладошки:
– Дяденька солдат, дяденька солдат, покатай меня на своей лошадке.
– Господин майор, вам срочный пакет из Вены, – доложил военный, протягивая покрытый сургучовыми печатями плотный коричневый конверт.
– И здесь мне покоя нет, – недовольно проворчал Николаи и, подтолкнув Мари-Луизу к старшим девочкам, поспешил к дому.
Дочь, недовольная тем, что отец не разрешил ей покататься на лошадке, на которой прискакал гонец, захныкала, направляясь к сестрам.
«Так и не увижу, как девочки мои повзрослеют и выйдут замуж. Только и останется, что на старости внуков нянчить», – удрученно подумал Николаи, заходя в дом.
К радости Николаи, Кольгоф после сытного обеда пошел отдыхать. Воспользовавшись его отсутствием, майор зашел в кабинет и, плотно прикрыв дверь, быстро распечатал конверт.
Первая же строчка, написанная твердой рукой Урбанского, ошеломила его так, что он мешком рухнул на стул.
«…Полковник Редль покончил жизнь самоубийством…»
«Как же это могло произойти?» – всплыла в мозгу единственная мысль. Только по истечении какого-то времени Николаи усилием воли заставил себя думать отвлеченно о произошедшем трагическом событии. Он знал много смертей, но все они были вполне предсказуемым результатом человеческой жизнедеятельности, связанной с войнами, несчастными случаями и болезнями. С суицидом же всегда жизнерадостного, находящегося на взлете карьеры человека сталкивался впервые. Ведь даже его бывший руководитель, аристократ до мозга костей, граф Эйленбург, после того как за гомосексуальные склонности от него отвернулись кайзер и все высшее общество, и тот живет себе поживает и, как говорят русские, «в ус не дует». Что же такое могло произойти, чтобы жизнелюб Редль наложил на себя руки? Этот простой вопрос не находил в его голове вразумительного ответа. Ведь даже в случае задержания его при получении письма-ловушки он мог запросто отвертеться. Неужели костоломы Эвиденцбюро заставили его расколоться? Нет, и еще раз нет! Не тот Редль человек, которого могли запугать. Но могли же применить к нему физическую силу. И опять нет! Полковник Редль слишком известный человек, а не какой-то там мелкий чиновник или обыватель. Может быть, под грузом осознанной вины он наложил на себя руки? Тоже нет! Он никогда не был щепетильным в вопросах совести и чести, впрочем, как и большинство офицеров Эвиденцбюро. «Разведка, так же как и политика, не делается чистыми руками», – часто повторял он чьи-то мудрые слова. «Может быть, это неожиданное самоубийство объяснит мне полковник Урбанский?» – Николаи поднял с пола выпавшее письмо и начал внимательно вчитываться в него, стараясь прочитать что-то необычное между строк.
«…Приняв в прошедшую пятницу сообщение о том, что необходимо немедленно выехать в Вену, и, по всей видимости, предупреждение о том, что нужно действовать с предельной осторожностью, полковник Редль в тот же день получил, по его собственной просьбе, разрешение на кратковременный отпуск для улаживания личных дел. Разрешение отдал генерал Гизль – командующий 8-м армейским корпусом. Затем он выехал на машине из Праги в Вену. Около шести вечера Редль вошел в здание почтамта и, подойдя к окошку, протянул почтовой служащей лист бумаги, на котором было написано: «Никон Ницетас».
В соответствии с полученной инструкцией женщина постаралась привлечь к этому внимание окружающих:
– Никон Ницетас? – переспросила она громко.
Незнакомец ничего в ответ не сказал, явно не желая продолжать диалог. Ей оставалось приступить к поиску требуемой корреспонденции на соответствующих полочках «до востребования». Она занималась этим по возможности долго, но в конце концов протянула получателю найденные письма. Клиент расписался на формуляре о получении и покинул почтамт. К нашему стыду, в это время оставленные для наблюдения агенты где-то расслаблялись. В целях конспирации Ронге при инструктаже не указал, что они должны вести слежку именно за полковником Редлем, которого они хорошо знали в лицо…»
«Прибыть перед закрытием почтамта! До этого мог додуматься только профессионал экстра-класса», – удовлетворенно подумал Николаи и продолжил чтение.
«…Приблизительно час спустя или более того так и не нашедшие след получателя писем сыщики по команде майора Ронге выехали на такси в отель «Кломзер». И тут им безмерно повезло. В ходе разговора с таксистом выяснилось, что он подвозил солидного господина, который обронил кожаный футляр от перочинного ножичка. Когда агенты стали выяснять, откуда ехал этот господин, выяснилось, что от почтамта и что он довез его до кафе «Кайзерхоф». По прибытии в гостиницу «Кломзер» преследователи начали опрос обслуживающего персонала. Первым делом они поинтересовались, кто за последний час приехал в отель. Портье, глянув на ячейки с ключами, ответил, что за указанное время в отель проследовали человек двадцать пять. Потом они показали потерянный футляр и поинтересовались, не спрашивал ли кто-нибудь из постояльцев о нем. Портье ответил отрицательно. Увидев, что по мраморной лестнице спускается высокий модно одетый господин в мягкой шляпе, наполовину скрывающей лицо, один из сыщиков на всякий случай обратился к служащему отеля с просьбой:
– Спросите, не его ли это футляр.
Подойдя к полковнику Редлю, явно собравшемуся на вечернюю прогулку, портье вежливо спросил его, не терял ли он футляр от перочинного ножичка. Полковник уверенно заявил, что футляр принадлежит ему, поблагодарил швейцара и, положив находку в карман, вышел из отеля.
Сыщики, сразу узнав в высоком шикарно одетом господине полковника Редля, неуверенно последовали за ним. Опытный разведчик сразу заметил это, и, чтобы окончательно убедиться в том, что после опознания им своего футляра за ним установлено наблюдение, он порвал какую-то бумагу, оказавшуюся в кармане и веерообразным движением руки разбросал клочки по тротуару. Сыщики кинулись собирать клочки бумаги, думая, что это какие-то важные документы, а Редль в это время поймал такси и умчался в неизвестном направлении. Зная о предпочтениях Редля, Ронге направил агентов в места, которые он мог непременно посетить. Только через несколько часов они обнаружили его у дома, где проживал Беран. Не застав помощника дома, Редль направился в «Кломзер». Где он еще был, с кем встречался в этот вечер, нам неизвестно. Возвратившись под наблюдением сыщиков в отель, полковник сразу же направился в свои апартаменты.
В это время Ронге, которому доставили бумажки, разорванные Редлем на улице, потратил немало времени на их разборку, но это оказался лишь какой-то никому не нужный денежный счет.
Прекрасно понимая, что у нас на руках нет никаких доказательств вины полковника Редля, мы с Ронге решили доложить обо всем начальнику Генштаба, генералу Конраду фон Хётцендорфу, который в это время обычно ужинал в «Гранд-отеле». Узнав о предательстве полковника Редля, генерал был крайне потрясен, начал метать громы и молнии. Но вскоре, немного успокоившись, сказал:
– Мы должны узнать всю меру его падения и избавить вооруженные силы от этого потрясения! Предатель должен быть арестован, он не имеет права жить! Если нет причин против этого, то предатель должен предстать перед небесным судьей!
– Но господин генерал, – возразил я, – у нас нет никаких реальных доказательств его вины, которые мы могли бы предъявить начальнику полиции или прокурору для получения санкции на арест! Ничего, кроме показаний его помощника Берана, у нас нет.
– Тогда мы должны от него самого услышать, насколько далеко зашло его предательство, – воскликнул генерал, – потом он должен умереть… Причину его смерти не должен знать никто. Полковник Урбанский, возьмите еще троих офицеров – Ронге, Хофера и Венцеля Форличека. Все должно быть закончено еще сегодня ночью. Во времена моей молодости, если какой-нибудь офицер уличался в заведомо неблаговидном поступке, то его коллеги клали у изголовья его кровати записку с разоблачением и заряженный револьвер, после чего все однозначно решалось во имя чести и справедливости! – Эти слова прозвучали для нас как руководство к действию…