Мгновение истины. В августе четырнадцатого
Шрифт:
2
Ворочаясь в постели, Николаи вдруг вспомнил свою первую встречу с Редлем в Вене, куда прибыл после окончания Берлинской академии для изучения опыта австрийских спецслужб. О незабываемом походе в Венскую оперу. Об обворожительной русской балерине Кшесинской, которая гастролировала тогда в Вене. О знакомстве с прелестными балеринами, которые, увидев Редля, кинулись его обнимать как самого завзятого театрала. Он и познакомил его с одной из девиц, по имени Зи-Зи, с которой обер-лейтенант Николаи и проводил потом вечера после изнурительной и нудной работы с документами в архиве Эвиденцбюро. Никто, даже жена не знала об этом его легком увлечении. А Редль многозначительно молчал, тем самым давая понять, что личные дела коллег его не касаются. Наверное, поэтому Вальтер всегда был ему чем-то симпатичен. Не только из-за своей лощеной, великосветской внешности, но и за то, что с особым усердием выполнял некоторые служебные просьбы своего германского коллеги еще до того, как между Эвиденцбюро и германской разведкой установились тесные рабочие связи и постоянный обмен разведывательной информацией.
После того как Редль возглавил агентурный отдел Эвиденцбюро, Николаи не переставал удивляться его успехам в этой сложной и кропотливой работе. Только благодаря его стараниям и удаче были раскрыты несколько шпионских организаций, работающих главным образом на Италию и Францию, агентурным путем получены планы развертывания русских войск в приграничных районах российской империи. Все это не могло быть не замечено руководством Эвиденцбюро, и вскоре Редль стал подполковником, был награжден орденом Железной короны III степени. Несмотря на то что он все выше и выше взлетал по служебной лестнице, Николаи не завидовал ему. Он знал, что рано или поздно он тоже добьется своего и станет во главе германской разведки. А еще он знал, что в Вене у него есть верный товарищ, который всегда поможет в решении сложных и запутанных задач разведки…
Так и не сомкнув глаз, Николаи, стараясь не разбудить супругу, тихонько направился в столовую. Хотел открыть буфет, где у него стояло несколько бутылок шустовского коньяка, который полюбился ему еще в Петербурге и который теперь ему поставлял знакомый лавочник. Но дверца не поддавалась.
«Опять Мария хочет уберечь мое здоровье, – с теплотой в душе подумал Николаи о супруге, – благо, что она до сих пор не догадывается о том, что вскрывать с помощью подручных средств самые сложные замки разведчиков учат еще в самом начале их секретной карьеры».
Достав из шкафа вилку для устриц и ловко поддев язычок замочка, открыл буфет. Достав начатую бутылку, он налил коньяк в серебряную рюмочку и сразу же опрокинул в рот. По телу разлилась теплая волна, заставив чаще биться сердце и функционировать мозг.
«Может быть, все это просто роковая случайность? – задал он себе вопрос. – Ну, конечно, и охотничьи собаки ошибаются, когда идут по следу зверя, а человеку и подавно свойственно ошибаться».
Но это умозаключение не удовлетворило Николаи, и он, верный своему принципу во что бы то ни стало докапываться до сути, еще раз прокрутил в голове свой разговор с Редлем в ресторане отеля «Кломзер», то, как подполковник явно смутился, услышав вопрос о происхождении его богатства. Сопоставил этот факт с необычными для разведчика удачами, тем, как Редль в ходе их периодических встреч и служебных разговоров незаметно подводил разговор к русской теме. Все это раньше не вызывало в голове германского разведчика никаких подозрений. Только теперь, сопоставив известные ему факты из жизни подполковника Редля, Николаи допустил, что австрийский офицер, возможно, был завербован русской разведкой.
«Что же могло стать причиной падения Редля, – напряженно думал он, опрокинув в рот, не закусывая, третью рюмку коньяку, – неужели деньги? Или, может быть, что-то другое». Николаи вдруг вспомнил, что докладывал ему однажды берлинский полисмен о проделках этого австрийского офицера в притоне гомосексуалистов. Было это год назад, когда Редль приезжал в Берлин, чтобы ознакомиться с материалами подозреваемого в шпионаже французского отставного капитана Ларгье, которым занималось и Эвиденцбюро. Тогда он не придал этому довольно щекотливому делу никакого значения, посчитав, что его давний товарищ просто пошел на поводу у своих новых немецких друзей и собутыльников, в то время как он, обремененный семьей и службой, просто не имел возможности скрасить долгие и тоскливые берлинские вечера.
«А может быть, все это серьезно? – неожиданно подумал Николаи. – Ведь русские, наверное, знали о его наклонностях еще в то время, как он совершенствовал свои военные навыки в Казанском военном училище. Видимо, еще оттуда за ним тянется ниточка». Эта мысль вызвала у Николаи почему-то не ярую ненависть к предателю, как у его сослуживцев, а непонятную скорбь, как о рано ушедшем в мир иной близком человеке.
Раздался звонок в дверь.
«Кто бы это мог быть? – подумал он, направляясь к двери. – А появись на пороге сейчас опальный Редль, я бы непременно помог бы ему бежать! Хотя бы и для того, чтобы оставить с носом этих чопорных, самодовольных австрияков…»
– Господин майор, вам срочный пакет из Вены, – доложил курьер, подавая Николаи пакет.
– Спасибо, Шульц. Пришли машину на час раньше, – приказал он.
– Яволь, господин майор, – отчеканил солдат.
Прежде чем ехать на службу, Николаи решил заехать на Унтер-ден-Линден, чтобы еще раз переговорить с шуцманом, заставшим Редля в притоне гомосексуалистов. Он видел его там накануне вечером и знал, что дежурство полицейских заканчивалось в восемь часов утра.
Сделав распоряжение горничной о своем раннем завтраке, Николаи направился в свой кабинет, на ходу вытаскивая из кожаного чехольчика перочинный ножичек для вскрытия пакета. Плотно закрыв двери, он торопливо распечатал пакет и вытащил лист, на котором торопливой рукой был составлен отчет о задержании помощника Редля, который признался об этом только после применения к нему, как писал Урбанский, мер устрашения.
«…На первом допросе задержанный при получении письма на имя Никона Ницетаса назвался Бераном и сказал, что является помощником важного господина, который за услуги платит ему большие деньги. Поэтому он не вправе назвать его имя…
На втором допросе Беран уверял, что он ни в чем не виноват, и объяснял свое знакомство с важным господином развратными привычками последнего, для удовлетворения которых тот искал знакомства с одним офицером, а Беран ему в этом помогал. Этот господин хорошо ему платит, и поэтому он не вправе назвать его имя…
На третьем допросе под угрозой применения мер устрашения Беран признался, что его господина зовут Вальтер Редль и что он периодически приезжает развлечься в Вену. А несколько дней назад попросил его об услуге – «забрать на почтамте письмо, адресованное Никону Ницетасу, за что обещал целых пять крон…»
В пакете также оказалась записка с рассуждениями и планом задержания полковника Редля следующего содержания:
«…Как нам стало известно от Берана, он не имел практической возможности напрямую информировать Редля, находящегося в Праге, обо всех подробностях того, что с ним могло происходить. Но о возможных болезнях или несчастных случаях, о возможных подозрениях и опасностях, о неожиданном аресте, о вынужденной затем работе под контролем арестовавших его и обо всех других предусмотренных и, главное, непредусмотренных неожиданностях. Но для профессионала такого уровня, как Редль, на самые шаблонные случаи должны были быть предусмотрены особые сигналы-предупреждения, состоящие из каких-либо заранее согласованных слов, выражений или фраз, которые должны были вызывать у него определенные меры безопасности и ответные действия. Находясь под постоянным прессингом, Беран рассказал, что в случае острой необходимости он может с «хозяином» связаться путем телефонного звонка по определенному номеру и обязательно сказать абоненту набор ничего не значащих для обывателя слов. В этом случае через день или два Редль должен непременно приехать в Вену, чтобы на месте разобраться, что к чему. Не сразу, но мы уговорили Берана позвонить полковнику Редлю и произнести обусловленный для экстренного случая этот набор слов. Мы проконтролировали звонок помощника, который повторил в трубку слова, которые заучил наизусть. Ронге только попросил его дополнительно передать хозяину, что якобы он неизлечимо болен. Будем надеяться, что после этого звонка полковник Редль обязательно появится у Венского почтамта в четверг или в пятницу. За письмами теперь некому идти, кроме него…»
«Вот болваны, – возмутился про себя Николаи, – лишние слова могут навести профессионала, каким Николаи считал Редля, на подозрение. В таком случае он может и не приехать, и тогда вся операция непременно провалится. Ведь даже если Редля задержат при получении письма-ловушки, Урбанскому и его верному заместителю, Ронге, нелегко будет доказать его виновность. А в случае если он не явится за письмами, и вообще нечего говорить о его вине. Уж тогда-то он непременно выйдет сухим из воды. Ну что же, как говорят русские: «Поживем – увидим».