Мхитар Спарапет
Шрифт:
Ребенок на плече Владимира жалобно закричал. Невольно ахнули и содрогнулись даже турецкие воины. На минуту вся площадь онемела. Муллы начали вскрикивать сильнее, бить в бубны и цимбалы.
— Жертва справедлива, жертва принадлежит аллаху! — вскрикивал главный мулла.
Палачи подошли к пленным. Один из них схватил за руку оружейника Врданеса. Но тот так отдернул руку, что палач отлетел в сторону.
— Я пойду сам, — сказал он и обернулся к Владимиру: — Прощай, брат Владимир. Встретимся на небесах. — Пошел, стал на колени и положил
— Теперь мой черед! — крикнул Владимир Хлеб и рванулся вперед. Но армяне и русские драгуны удержали его. Несколько рук потянулись к малютке.
— Не дам, мое дите, — кричал Владимир, — пусть и он гибнет со мною, не оставлю его гадам!
Среди пленных началась суматоха. Они старались отнять у товарища ребенка, однако он не давал и еще крепче прижимал его к груди. Палачи растерялись.
— Что там? — спросил Абдулла паша.
— У одного из русских ребенок, — ответил мелик Муси.
— Ребенок?
— Безжалостно убивать ребенка, — тихо промолвил мелик Муси.
Владимир Хлеб вырвался из рук товарищей и бросился с ребенком к плахе.
— Имейте милосердие, звери!.. Пощадите ребенка!.. — кричали и умоляли пленные, они бросались вперед, падали и снова вставали. Аскяры били их по головам саблями и копьями, окружили тесным кольцом и не давали дотянуться до ребенка.
Владимир Хлеб крикнул с плахи:
— Прощай, Русь святая!
Палач сначала отрубил голову отцу, потом ребенку.
Есаи закачался, оторвался от товарищей и неожиданно твердыми шагами подошел к плахе. Он вытер рукавом залившую глаза кровь, глянул на армянские горы и крикнул:
— Пусть здравствует Верховный властитель Мхитар!..
— Да здравствует! — воскликнули сурово пленные.
Абдулла паше доложили, что среди приговоренных находится искусный художник.
— Кто он? — заинтересовался сераскяр.
— Этот гяур обладает небесным даром, — ответили ему. — Его имя Нагаш Акоп. Он оживляет на полотне цветы, которые благоухают в комнате и зимой. Он рисует такие людские лики, что, кажется, они говорят, мыслят.
— Приведите, я хочу его видеть.
Нагаш Акопа отделили от пленных и подвели к паше. Он остановился и обратил взор к родным горам, словно прощался с ними навеки.
— Говорят, ты мастер рисования, можешь обессмертить человека. Почему же ты взял в руки саблю? — спросил паша.
— Чтобы человек мог жить свободно и не боялся бы твоего ятагана. Чтобы мог он прожить в мире те немногие годы, что ему подарены господом. Я обнажил меч против смерти и убийцы. Кто убивает человека, тот убивает и прекрасное, и цветы, и солнце, и землю, он мутит небесную лазурь.
Паша закусил губы и погладил крашенную хной бороду.
— Хочешь ли ты здравствовать, Нагаш?
— Я удивляюсь твоему вопросу, — усмехнулся Нагаш Акоп. — Если подобный тебе убийца и грабитель желает жить, то почему не желать этого тому, кто может создавать и творить?
— Хорошо!.. — произнес
— Нарисую, паша! Так нарисую, чтобы люди увидели, чтобы потомки узнали в тебе гиену и проклинали бы тебя. Легче ведь нарисовать убийцу, чем человека, сажающего дерево, крестьянина, который пашет землю. Нарисую!
— Уведите его! — в бешенстве крикнул паша.
Нагаш Акопа обезглавили.
Один драгун, которого вели на казнь, разорвал связывавшую руки веревку и с яростным криком кинулся на янычаров. Он вырвал у палача топор и ударил его по спине.
— Бей басурмана, бей! — закричали оставшиеся в живых русские.
Драгуну удалось повалить еще двух аскяров.
— Бей! — кричали пленные армяне.
Янычары кинулись к неистовствовавшему драгуну. Его кололи копьями, рубили саблями. Он весь залился кровью и упал с топором в руке.
Вечер окутал горы фиолетовым полумраком, когда на левом берегу реки Вохчи, на вершине лесистой горы, остановилась группа спасшихся от резни алидзорцев. Гусан Етум вытер потное лицо и тяжело вздохнул:
— Ну вот мы и спасены.
Гоар прислонилась спиной к толстому дубу и сквозь его голые ветви смотрела на погружающийся во мрак Алидзор. Возле нее стоял Агарон, убитый горем, в разорванной одежде. Он терзал себя, бился головой о дерево, глаза налились кровью, был взбешен от бессилия. Поодаль, на замшелом камне, сидели Цатур и несколько алидзорцев.
— Вознеслись на небо!.. — время от времени говорил Цатур. — Ушли Мхитар, Семеон, Есаи, Зарманд, Владимир, Вецки Маргар… Все ушли. Эх… Да иссохнет длань господня.
Стемнело. Агарон долго еще глядел в сторону Алидзора, пока не закричал душераздирающе:
— Мама!.. — и покатился на траву.
Только после долгих усилий удалось немного успокоить его и убедить, что нужно поскорее уйти из этих мест.
Другая большая группа алидзорцев остановилась на лесистом склоне горы Хуступ. Воины и ополченцы, женщины и дети. Все были подавлены горем и измучены. С ними находился и Мхитар. Никто не разговаривал. Только порою горестно рыдала какая-нибудь женщина, потерявшая детей.
Из ущелья к вершине горы взбирались новые группы спасающихся. Мхитар с замиранием сердца высматривал, нет ли среди них Сатеник, Агарона, Давида, Цамам. Но любимых не было. От страшного горя слабели колени, кружилась голова, но он продолжал встречать толпы беженцев. Простоял всю ночь. На рассвете поток людей из Алидзора прекратился. Родных не было. Восходящее солнце показалось ему зовущим на помощь младенцем, впадины ущелий — зияющими могилами.
Нужно было спешно отходить. Мхитар приказал уцелевшим военачальникам составить десятки и сотни из наличных воинов и ополченцев. Выяснилось, что спаслось несколько сот мужчин и около тысячи женщин и детей.