Мхитар Спарапет
Шрифт:
Ему вторили другие. Даже маленький Давид пел вместе с матерью:
Бессмертия луч, Укажи мне путь Вознестись в небеса…Муллы били несчастных. Но пленные не умолкали. Они падали, снова вставали, поддерживая друг друга, и, собрав последние силы, продолжали петь, зная, что идут на смерть. Так, истязая, их и довели до площади. Здесь на глазах обреченных на смерть армянских монахов, женщин и детей стали сооружать костер из дров, хвороста, дверей, снятых
Пленных стали сгонять в круг и валить в костер. И тут неожиданно прибыл конный гонец паши и сообщил главному мулле, что по приказу паши он должен увести находившихся среди пленных женщин. Зарманд посадила Давида на плечо и пошла впереди всадника, обнадеживая тикин Сатеник.
А костер пылал, разбрасывая искры.
Много, ох как много жертв было принесено аллаху в этот день…
Комната, в которой были заперты Вард-хатун и жены Миграна и Пхиндз-Артина, имела лишь одно узкое окно, которое выходило на площадь. Женщины уже знали, что турки заняли город, но они не знали, что случилось с их близкими. За три дня мужья ни разу не навестили их. А сторожившие аскяры не разрешали им выходить даже в коридор.
Неизвестность угнетала и тревожила сердце сына Тэр-Аветиса, юного Гигана. Силясь увидеть и узнать что-нибудь, он, затаив дыхание, неотрывно смотрел из окна во двор. «Где Агарон, что с ним?» — мучительно думал он. Когда турки ворвались в город, его не было в полку. Ребята сами бросились на врагов, и многие пали, сраженные турками. Пал бы и сам Гиган, если бы посланные отцом люди не схватили его и не привели сюда. Что стало с оставшимися, спасся кто-нибудь или все погибли в этой ужасной бойне? Больше всего его беспокоила судьба Агарона. Сжималось сердце, когда он думал, что и тот мог погибнуть… Он много раз пытался выбраться из своего заключения, но часовые не выпускали.
И вот с самого утра он не отходил от окна, напряженно глядел на площадь, надеясь узнать что-нибудь о товарищах.
Вард-хатун сидела на каменном полу и, держа младшего сына Парсадана на коленях, уговаривала его уснуть… По правую сторону от нее, тоже на полу, сидели жены сотника Миграна и Пхиндз-Артина со своими детьми, служанками и родственницами. Все молчали. Красавица жена Пхиндз-Артина выплакала все глаза, теперь лишь тихо всхлипывала. Только белолицая, светловолосая супруга сотника Миграна с безразличным спокойствием жевала жвачку, раздражая чавканьем Вард-хатун.
— Боже мой, с ума можно сойти, узнать бы, что происходит на воле? — прервала молчание жена Пхиндз-Артина. — Хоть бы наши подали какое-нибудь известие. Исчезли, будто в тюрьме нас оставили.
— Вести с развалин? — бросила Вард-хатун. — Турки захватили город и грабят его. Какие еще известия? Горе нам.
Гиган крикнул с окна:
— Сжигают!..
Женщины подбежали к окну.
— Что сжигают, где? — в ужасе спросила Вард.
— Наших священников. Их бросили в костер! Смотрите…
Оторопевшие от ужаса женщины припали к окну. Жена Пхиндз-Артина не выдержала. Царапая голую стену, она опустилась на каменные плиты и зарыдала… Дети подняли вопль.
— Женщин взяли, ой… Ведут Сатеник, Зарманд. Смотрите!.. О ужас!.. Во что обратили несчастных? Иисусе Христе! — Она попыталась открыть окно, но створка была крепко закрыта. Обида, ревность, которые она еще вчера питала к Сатеник и Мхитару, мгновенно исчезли. Вард-хатун уже не помнила о том, что отчасти сама была причиной содеянного Тэр-Аветисом.
— Сатеник! — крикнула она. — Сатеник, дорогая моя!..
Израненная, измученная, но не потерявшая самообладания и духовной гордости Сатеник посмотрела на Вард-хатун и отвернулась.
— Куда ведут тебя эти палачи, Сатеник?
— Спроси у своего изменника мужа, — крикнула Зарманд, несущая на плече Давида. — Это он продал нас, он открыл ворота Алидзора и отдал нас туркам! Ликуй!..
— О горе!.. — выдохнула Вард-хатун и бросилась на пол. Гиган подскочил к матери.
С минуту Вард-хатун билась на полу, подобно зарезанной курице, затем, оттолкнув сына, бросилась к двери и начала бить руками и ногами в дверь.
— Откройте! — вне себя кричала она. — Откройте скорей! Я хочу видеть мужа, отведите меня к Абдулла паше.
— Ха-ха!.. — захохотал по ту сторону двери охранник. — Ты хочешь пашу, ханум? Потерпи, он совершает священный намаз.
Вард-хатун потеряла сознание.
Вскоре пришли две армянки и один турок и увели семьи сотника Миграна и Пхиндз-Артина. В узкой комнате осталась запертой лишь Вард-хатун с детьми.
От Абдулла паши Тэр-Аветис вышел крайне возбужденным. Он шел шатаясь, еле держась на ногах, глаза застилал туман. Ему не удалось убедить сераскяра отпустить отнятых у родителей в Алидзоре две тысячи девочек и мальчиков. «Мальчики будут обрезаны и записаны в янычары, — сказал паша, — а девочек пошлю в Стамбул в подарок султану». Не помогли ни мольбы, ни упоминание об обязательстве, которое подписал паша и к которому он приложил печать перед вступлением в Алидзор. «Договоры и клятвы — все на острие моей сабли».
Мысль о том, что он обманут в своих надеждах и что час раскаяния приближается, обжигала его душу.
Он и не заметил, как вошел в комнату, где накануне запер жену и детей. Очнувшись от глубоких размышлений, оглядел измученным взором освещенную лишь одной лампадой комнату. В глубине ее, в углу, прижав к себе обоих детей, стояла Вард-хатун, стояла так, словно готовилась наброситься на зверя, собиравшегося вырвать у нее детей.
— Вард! — стараясь казаться спокойным, заговорил Тэр-Аветис и направился к жене и детям.
— Не подходи, отступник! — прохрипела Вард.
— Приди в себя, Вард, — просил Тэр-Аветис. — Не суди меня, я не отступник. Ты же сама говорила?..
— Ты отступник, изменник! — задыхалась Вард-хатун. — Зачем ты сдал Алидзор? Не я же тебя об этом просила!..
— Сдал, чтобы не истребили весь наш народ.
— И думаешь, что стал спасителем армянского народа, несчастный! Какой ты теперь дашь ответ Мхитару, предатель! Нет, не Мхитару, а что ты скажешь мне, наследнице владыки этого города! Что ты ответишь своим детям!