Миф об идеальном мужчине
Шрифт:
Она что-то хочет мне сказать, чего не может сказать дома.
Нужно ехать.
С утра пораньше Оля Дружинина позвонила в три места и везде договорилась о встречах. Даже договориться и то было не слишком просто.
Не любят нас, грешных. Не хотят с нами разговаривать. У них беда, а мы лезем с вопросами, кто где был, кто с кем спал, кому что померещилось.
С утра у Ольги всегда было плохое настроение. От одной мысли о том, что ей предстоит сделать за день, она начинала сердиться. Иногда она сердила себя специально. Сердитая,
Первой в ее списке была Мила Гольдина.
Ольга приехала к ней довольно рано, она только-только проводила в школу детей.
В квартире был беспорядок, но не стойкий, как поняла Ольга, зыркнув по сторонам наметанным женским глазом, а такой… новообретенный. Как будто у хозяйки в последние несколько дней все валилось из рук. Впрочем, скорее всего так оно и было.
– Я сейчас сварю кофе, – не глядя на Ольгу, сказала Мила. – Хотите?
– Хочу, – согласилась Ольга.
Морщась, Мила сдвинула в сторону грязную посуду и стала сыпать кофе в медную армянскую турку.
– У вас курят? – спросила Ольга, без приглашения пристраиваясь к столу. – Вообще говоря, я могу потерпеть…
– Не надо терпеть! – возразила Мила с досадой и сунула ей пепельницу в виде бело-розового кролика. На пузе у кролика была пристроена корзина, в которой нужно было тушить окурки. Это была замечательная, вполне мещанская пепельница, не похожая ни на одну вещь, которую Ольга видела до этого в квартире Мерцаловых.
Очевидно, при всем родстве душ и необыкновенной дружбе они были очень разными людьми – Гольдины и Мерцаловы.
В молчании они подождали, пока вскипит кофе.
– Что вы хотели у меня спросить? – Мила разлила кофе в чашки. – Мне в двенадцать уже за ребятами ехать, так что…
– До двенадцати я управлюсь, – сказала Ольга, стараясь быть как можно более приветливой. Собственно, ее интересовал только один вопрос, но в лоб задать его она не могла.
– Расскажите мне о Сергее Мерцалове, – попросила Ольга, глядя в бледное лицо. – Просто расскажите, что помните.
– Господи, зачем вам это? – Милу даже передернуло. Как будто в сильном ознобе она потянула рукава свитера, чтобы спрятать в них руки, и так, рукавами, взяла чашку. – Он был близким человеком, понимаете? Для нас это… катастрофа… то, что случилось. Мы с Сашей…
– Вы работаете? – перебила Ольга.
– Нет. Я работала до тех пор, пока не появились дети. Я медсестра. Мы с Сашкой поженились после того, как он два месяца отработал на практике в нашей больнице. А потом мы решили, что мне лучше не работать. Бабушек нет. Сашина мама давно умерла, а моя далеко, под Рязанью. У нее там дом, сад… Бросить все это она не может, ну а мы что ж… заставлять ее мы не стали… Да мне и не хочется на работу на самом деле. Сашкиных денег нам хватает, а я здесь, – она обвела взглядом кухню, – вполне на месте.
Мила Гольдина была красивой женщиной. Высокая, наверное, вровень с мужем, статная – не слишком худая и не слишком полная, очень уютная. Розово-белая, как кролик с корзиной на пузе.
Она говорила и говорила и, кажется, увлеклась, несмотря на весь холод, которым обдавала Ольгу еще двадцать минут назад.
Направляемая Ольгиными сочувственными вопросами, она добралась до того дня и до того вечера и в конце концов заплакала, вытирая слезы рукавом свитера.
– Дело не в том, что мы каждый день созванивались или поверяли друг другу все свои секреты. Просто мы всегда знали, что они у нас есть. Ира с Сережей. А мы у них. Они ведь очень давно женаты, как и мы, хоть мы и постарше немного… Сережка всегда говорил, что таких жен, как мы с Иркой, больше в природе не осталось, они с Гольдиным разобрали последних. А нам, дурам, это приятно было… И в отпуске, знаете, мы никогда друг другу не мешали. Пили мужики у нас не шибко, больше любили на солнце лежать и ничего не делать. – Она внезапно засмеялась сквозь слезы. – Это просто даже удивительно. Они на пляже могли день пролежать, не шевелясь и не разговаривая. Мы с Иркой и на экскурсии сбегаем, и на базар сбегаем, и с детьми в какое-то там непонятное водное поло поиграем, а эти два… лежат и лежат. Как моржи. Потом вдруг Сережке приспичит на яхте в море идти, ну они идут, а мы остаемся. Гольдина даже на эскалаторе в метро укачивает, что уж там про яхту… Потом Гольдину приспичит в ресторан, а до ресторана два часа ехать в горы. Ну, мы едем, а Мерцаловы остаются – Ирка горы не любит… Вы понимаете, да? Мы были как родные. Они нас не стесняли, мы их не стесняли… А теперь… Я даже думать боюсь, что там с Иркой. Я ехать к ней боюсь, понимаете?
– Понимаю, – тихо сказала Ольга. – Понимаю. Расскажите мне про тот вечер.
Мила вскинулась, но опытная Ольга моментально положила руку на ее стиснутый кулачок. Это было легко. Ольга Дружинина на самом деле сочувствовала Миле Гольдиной:
– Мне нужно еще раз услышать именно про вечер. Сопоставить все детали. Я не буду вас мучить расспросами про… ночь. Это мы уже знаем. Во сколько приехал ваш муж?
– Вы что? – спросила Мила, и лицо у нее изменилось. – Подозреваете его в чем-то?
– Нет, – искренне сказала Ольга. – Нет, успокойтесь. Я пытаюсь понять, кто мог убить Сергея Мерцалова. Мы все пытаемся это сделать.
Гольдину и впрямь не было никакого резона убивать Мерцалова. За ним он прожил бы всю жизнь как за каменной стеной. Он всегда был бы вторым лицом, что вовсе не так уж плохо, как кажется многим. Ответственности меньше, простора больше, а деньгами его Сергей не обижал и вряд ли стал бы обижать в будущем.
Сиамские близнецы, связанные общим кровообращением. Они удачно дополняли друг друга. Дополняли, почти не затеняя. Редкое сочетание.
Теперь, оставшись в одиночестве, Гольдин вряд ли сохранит положение не то чтобы первого, но даже и второго лица. Он хороший, талантливый врач, но и только…
– Он приехал довольно поздно, часов около… девяти, наверное. Ездил в ЦКБ, у него там операция была намечена. Потом еще в магазин заезжал, у нас еды было мало, я помню, что звонила ему на мобильный, просила привести чего-нибудь. Ну, там йогуртов, сыра. Курицу… Господи, про это тоже нужно рассказывать?
– Про все, – подтвердила Ольга.