Мифология «голодомора»
Шрифт:
Украина. Кулак хут. Новоселовки (Роменский округ) скупает хлеб при посредстве трех бедняков, которые под видом скупки хлеба для личного потребления заготавливают для него зерно. Кулак закупленное зерно перемалывает на муку и продает на базаре.
Белоцерковский округ. В Фастовском и Мироновском районах кулаки организовали свою агентуру по скупке хлеба, которая заготавливает для них хлеб в окружающих селениях и ближайших районах».
Как видим, на деревенском уровне частник-оптовик и кулак — это один и тот же персонаж, естественный посредник между производителем и рынком. По сути, кулак и нэпман — два звена одной цепи, и интересы у них совершенно одни и те же: как можно больше захватить рынок, не пустить туда других игроков, и в первую очередь — государство.
Беда была не только в том, что сами кулаки играли на повышение цен, но еще больше в том, что они вели за собой других крестьян. В высоких хлебных ценах были заинтересованы все, кто хоть что-то вывозил на рынок, и к бойкоту госпоставок присоединялись середняки, которых привлечь по статье 107 нельзя — если применять ее к тем, у кого в амбаре не тысяча, а сотня пудов, то почему бы сразу не начать поголовную реквизицию?
В то же время почти половина хозяйств в стране была настолько слаба, что не могла прокормиться своим хлебом до нового урожая. Высокие цены этих крестьян напрочь разоряли, и они повисали на шее государства. Таким образом, при вольном рынке государство дважды спонсировало торговцев — сперва покупая у них хлеб по высоким, установленным ими же ценам, а потом снабжая дешевым хлебом разоренных этими же хлеботорговцами бедняков. Если в стране существует мощное торговое лобби, оплачивающее политиков, эта перекачка может продолжаться вечно, но нэпманам слабо было купить членов Политбюро. Проще убить…
Нет, конечно, 107-ю статью никто не отменял — но сколько же можно решать экономические проблемы с помощью Уголовного Кодекса? Надо было искать экономический выход. И такой выход существовал, все тот же: создать на селе крупные агропредприятия, всемерно поддерживая, вывести их на интенсивный уровень и таким образом решить обе проблемы: бедноты и госпоставок.
Если учесть вектор развития, то становится ясно, что колхозы, обеспеченные государственными льготами и государственной поддержкой, имеют все шансы за считанные годы превратиться в достаточно культурные хозяйства с вполне приличной товарностью (уже в начале 30-х годов план хлебозаготовок для них устанавливался в объеме примерно 30–35 % валового сбора). И что из этого следует? А следует из этого то, что если коллективизировано будет не 5 %, а 50 % хозяйств, то частники попросту потеряют возможность не то что играть на рынке, а вообще влиять на него — госпоставки колхозов будут покрывать все потребности страны. А с учетом того, что в СССР хлеб населению продавался по очень низким ценам, смысл заниматься хлеботорговлей пропадет напрочь.
Кулак же, лишенный, с одной стороны, выкачиваемого у бедноты за долги хлеба, а с другой — возможности влиять на цены, может торговать продукцией своего хозяйства как хочет и где хочет. Поставленный в положение не крупного, а мелкого сельского хозяина, он из своей экономической ниши-каморки ничего ни определить, ни решить не сможет.
Чисто риторический вопрос: смирятся ли безропотно нэпман и кулак с такими планами властей?
Глава 11
Кнут без пряника
Еще в 1927 году о форсированной коллективизации никто не говорил. Предполагалось, что кооперация деревни будет проводиться чисто экономическими методами, сугубо добровольно, в течение 10–15 лет. Однако оставались две проблемы. Первая — идея перевести страну через пропасть мелкими шажочками по тоненькой жердочке — все-таки вызывала некоторые сомнения. Тем более, существующие совхозы и колхозы даже на жердочку не тянули — скорее на ниточку. Пока ниточка будет утолщаться до веревочки, по веревочке перетягивать жердочки и пр. — как бы население в ожидании переправы на том берегу не перемерло. Ситуация-то ухудшалась с каждым годом.
Вторая проблема — противники реформы ведь на бережку тихонько сидеть не станут. Уже «хлебная стачка» 1927 года показала, что торговая мафия намерена дать бой государству на главном направлении — продовольственном. Силы вокруг продовольственного рынка схлестнулись если не равные, то сравнимые, и ясно было, что ждет нас не легкий бой, а тяжелая битва, причем ежегодно.
Известно, что действия правительства при коллективизации обошлись стране в несколько сот тысяч, а с учетом всех последствий — несколько миллионов жизней. Кто-нибудь подсчитывал, хотя бы гипотетически, во сколько обошлось бы бездействие?
Тем и отличается реальное правительство от «совести народной» — коей сама себя назначила интеллигенция — что оно обязано просчитывать оба варианта, а не полагать, что если ничего не делать, то все как-нибудь само устроится. Оно ведь не занимается отвлеченными теориями, сидя на мягком диване, — оно реально стоит у руля огромной страны, доведенной прежними, вполне безупречными властями до состояния издыхающей скотины.
Но, кроме тактических соображений, срочного, в течение нескольких лет, решения аграрного вопроса требовала от правительства и стратегия развития государства.
О том, что экономическое отставание России достигло критической точки, за которой она не сможет отстоять свою государственную независимость, еще в сентябре 1917 года писал Ленин: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их экономически… Так поставлен вопрос историей» [141] .
Ленинский тезис повторил Сталин на Ноябрьском Пленуме ЦК 1928 года: «Мы догнали и перегнали передовые капиталистические страны в смысле становления нового политического строя… Нужно еще догнать и перегнать эти страны в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут».
141
Ленин В. И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться // http://vilenin.eu/t34/p157
Немного освоившись в небывалом еще мире социалистической, плановой экономики, большевики начали реализацию того экономического чуда, которое потом скромно назовут индустриализацией. Они бы, может статься, еще немножко потянули, еще поучились управлять государством, но время поджимало. Катастрофически старели основные фонды промышленности — с одной стороны. С другой — мировое сообщество оправилось от прошлой войны и недвусмысленно давало понять, что не намерено терпеть под боком огромную «ничью» землю, не охваченную сакральным для западного мира правом частной собственности. Да и кусочек-то хорош — сла-адкий! Земля, лес, недра, дешевейшая рабочая сила…
Чтобы защитить страну, нужно было срочно создавать промышленность, причем такую, чтобы выстоять, как минимум, против всей Европы. А для этого надо что-то сделать с аграрным сектором. И об этом тоже говорил Сталин:
«Характерная черта нынешнего состояния народного хозяйства заключается в том, что мы имеем перед собой чрезмерное отставание темпа развития зернового хозяйства от темпа развития индустрии, как факт, при колоссальном росте спроса на хлеб со стороны растущих городов и промышленных пунктов. При этом задача состоит не в том, чтобы снизить темп развития индустрии до уровня развития зернового хозяйства (это перепутало бы все и повернуло развитие вспять), а в том, чтобы подогнать развитие зернового хозяйства к темпу развития индустрии и поднять темп развития зернового хозяйства до уровня, обеспечивающего быстрое продвижение вперед всего народного хозяйства, и промышленности, и земледелия».