Мифриловый крест
Шрифт:
– Скажи мне, Федор, - начал я, - как был сотворен мир?
Федор испуганно шмыгнул носом, втянул голову еще глубже в плечи и ответил дрожащим голосом, которому безуспешно пытался придать взрослую сиплость:
– Бог сотворил мир за шесть дней.
– А откуда возник первый человек?
– Хватит маяться дурью, - перебил меня Усман, - лучше посмотри вперед.
– Стрельцы, - жалобно выдохнул Федор.
К нам приближался десяток всадников на более-менее приличных лошадях, судя по виду, из тех, что могут некоторое время бежать рысью,
Униформа всадников была более чем оригинальна. Длинный стеганый кафтан с прорезями по бокам для удобства верховой езды, высокая шапка с меховой оторочкой, вытертой у всех до состояния искусственной Чебурашки, брюки-галифе, высокие сапоги со шпорами, и все это цвета хаки. Камуфляж, без пятен и разводов, однотонный, как во времена Великой Отечественной, но все-таки камуфляж. Из оружия наличествовали пять огромных ружей, сравнимых по габаритам только с тяжелыми снайперскими винтовками, и четыре тонкие пики с красными флажками, закрепленными около острия. Также стрельцы были вооружены саблями, у тех, кто с ружьями, сабли были поменьше, у тех, кто с пиками - побольше. Десятый всадник, очевидно, командир, имел при себе саблю с трехцветным шнурком на эфесе, нехилую дубину, окованную на конце железными ребрами, два длинноствольных кремневых пистолета в специальных карманах на седле, и бронежилет. Скорее всего, это был просто жестяной лист, обтянутый брезентом, но издали это сооружение выглядело в точности как титановый десантный бронежилет.
Приблизившись метров на сто, всадники перестроились в шеренгу и оказалось, что их не десять, а одиннадцать. Одиннадцатым был монах в сильно испачканной черной рясе, его лицо заросло бородой по самые глаза, так что возраст нельзя было определить даже приблизительно. Монах не имел никакого оружия, кроме двух пистолетов в седельных карманах, но сдается мне, что эти пистолеты достались ему вместе с первым попавшимся седлом, выданным в спешке. Самой заметной деталью в облике монаха было гигантское распятие на груди, которое новые русские называют "крест с гимнастом".
Стрельцы развернулись в цепь, Федор попытался было пропищать "тпру", но был остановлен железной рукой Усмана, ласково похлопавшей его по спине.
– Не дрейфь, малец, - ободрил его Усман, - прорвемся.
Стрельцы с ружьями переместились на фланги, спешились и стали снимать с лошадиных спин железные треноги. Все правильно, только неисправимые оптимисты стреляют с руки из ружья такого размера. Далековато они спешились, с дистанции сто метров попасть в человека из гладкоствольного ружья непросто даже с упора.
Командир стрельцов и монах продолжали движение неспешной рысью, метрах в пяти за ними следовали стрельцы с пиками. Равнение они держали идеально. Я рассмотрел лицо командира, он, оказывается, совсем молодой, вряд ли старше двадцати трех, это окладистая борода придает ему более взрослый вид. Усман тяжело вздохнул и два раза щелкнул предохранителями,
Я повторил манипуляции Усмана. Мы молча переместились поближе к краям телеги, чтобы удобнее было спрыгнуть на землю, если понадобится. Мы молчали, нет необходимости сотрясать воздух, двум обстрелянным бойцам все понятно и так.
До всадников осталось метров двадцать, когда юный командир стрельцов поднял вверх левую руку и лошади остановились, как духи-новобранцы по команде "стой раз-два". Хорошая у них строевая подготовка.
Командир повернул руку ладонью к нам и Федор натянул поводья, не дожидаясь другого приказа. Его и не последовало.
Одновременно и практически синхронно мы с Усманом мягко спрыгнули с телеги и неспешным шагом пошли навстречу стрельцам, держа автоматы в положении "на грудь". Ремень, впрочем, был снят с плеча, только самоубийцы в ближнем бою набрасывают автоматный ремень на шею.
– Кто такие?
– спросил властным тенором главный стрелец, когда до нас осталось десять-пятнадцать шагов.
– А вы кто такие?
– переспросил Усман.
На лице главного стрельца отразился вовсе не гнев, как я ожидал, а удивление.
– Если ты еще не понял, мы дорожная стража крымского тракта, - сообщил он.
– А ты кто такой?
– Разве дорожная стража не должна представляться?
– спросил Усман.
– Командир второго взвода подольской роты подпоручик Емельянов, - представился командир и сделал неопределенный жест булавой, который, должно быть, символизировал отдание чести.
– В третий и последний раз спрашиваю, кто вы такие. Потом огонь на поражение.
– Я Усман ибн-Юсуф Абу Азиз эль-Аббаси, - отрекомендовался Усман.
– А это мой друг Сергей… эээ…
– Иванов, - подсказал я.
– Мой друг Сергей Иванов, - закончил Усман.
– Ты чеченец?
– Араб.
– Неважно. Куда направляетесь?
– К вам. Мы ждали вас в Михайловке все утро, но вы так и не пришли. Пришлось выехать навстречу.
На лице подпоручика Емельянова отразилась сложная гамма чувств. Он не понимал, что происходит, но подозревал, что над ним издеваются.
– Не советую стрелять, - произнес Усман с ласковой улыбкой на лице.
– Мы тоже стреляем на поражение.
– Что это за пищали?
– спросил подпоручик.
– АК-74, - честно ответил Усман.
– Пусть вас не обманывает, что ствол у них тонкий и короткий. Они стреляют нисколько не хуже ваших.
– Зачем пугали людей на тракте?
– подпоручик решил подойти к проблеме с другого конца.
– Кто пугал?
– как бы не понял Усман.
И это оказалось последней каплей, переполнившей терпение командира второго взвода.
– Бросай оружие!
– заорал он.
– Неподчинение карается расстрелом на месте. Считаю до трех. Раз, два…