Мифы и правда Кронштадтского мятежа. Матросская контрреволюция 1918–1921 гг.

Как известно, наиболее близкой революционным матросам Балтики революционной партией к осени 1917 года стали большевики. Матросские симпатии (по мере изменения отношения к войне) постепенно переходили от эсеров к ним, а после краха корниловщины большевистское влияние стало преобладающим сначала в Кронштадте и в целом на Балтийском флоте, а после Октября на Черноморском флоте и во флотилиях. Деятельность малочисленных большевистских флотских организаций из общих с меньшевиками социал-демократических организаций стала выделяться в самостоятельную. Произошло это главным образом вследствие изменения отношения матросов к революционному оборончеству и оправдания ходом событий прогноза «апрельских тезисов» В. И. Ленина о «втором этапе революции». При этом кронштадтцы, шедшие в авангарде данного процесса, вовсе не считали, что они «большевизировались», хотя об этом много писала пресса, в том числе и о том, что В. И. Ленин после июльских событий скрывался не в Финляндии, а в Кронштадте. Сами кронштадтцы мало считались с авторитетами, включая В. И. Ленина, вырабатывая свою собственную политику. Курс на «второй этап» революции, как известно, был воспринят политической элитой в качестве призыва к гражданской войне, и поэтому все действия большевиков по осуществлению этого курса выглядели в ее глазах левоэкстремистскими.

Курс этот революции (сначала в виде лозунга мирного перехода власти к Советам) был поддержан народными массами не столько как левый, как желание приблизить социализм, сколько как правый – навести (даже, быть может, неосознанно – восстановить) порядок, порушенный при существовавшей власти. Большевики в 1917 году были известны не только как сторонники социализма левого, а как – «государственного». Для убеждения масс в «правизне» большевиков постарались немало и сами «соглашатели», обвиняя их (пусть даже не без основания) в связях с кайзером, с царской охранкой и т. п. Обыватели Петрограда накануне Октября, случалось, приравнивали большевиков даже к монархистам. В своих тезисах, в левой обстановке апреля 1917 года, В. И. Ленин тем не менее, как известно, обосновывал курс на мирное развитие революции и подчеркивал, что «введение» социализма не является непосредственной задачей. Через несколько лет он уже отзывался о тезисах в смысле призыва к «осторожности и терпению».

Другое, связанное с первым обстоятельство – вопрос о войне. Солдаты были за революцию ради мира, а не за мир ради революции. И потому «пораженческая» позиция большевиков, ведущая к миру, выглядела для них правой в сравнении с весенними призывами меньшевиков и эсеров к войне «в защиту революции». Отсюда большевики не получали поддержки в период господства настроений «оборончества» в значительной степени как недостаточно левые. Особенно это касалось радикально настроенных матросов. До Февральской революции и весь период двоевластия, как отмечалось на VI съезде большевиков, матросы неохотно шли к ним, считая их «оппортунистами». После того как большевики провозгласили курс на «второй этап», у них всё меньше было необходимости завлекать массы «левизной». На это работали сам их стратегический курс и ход событий. Наоборот, они вынуждены были больше других открещиваться от подозрений в «левизне». А в текущей деятельности большевики должны были заботиться и заботились о том, чтобы разного рода левые провокации не сорвали главный курс. То есть большевики скорее не вели «борьбу за массы» в 1917 году, как это можно представлять было из учебников «Истории КПСС» советского периода, а, быть может, вели «борьбу с массами», с их левацкими настроениями, и это обеспечило у них им поддержку и победу в конечном счете. Здесь сыграло свою роль и то, что вообще, приступая к созданию партии, Ленин стремился идти «другим путем», имея в виду терроризм народников. И «большевизм воспринял при своем возникновении в 1903 году традицию беспощадной борьбы с мелкобуржуазной, полуанархической (или способной заигрывать с анархизмом) революционностью».

Однако об общем левом курсе большевиков в силу его больших последствий для истории спорили и ещё долго будут спорить историки в зависимости от ее новых поворотов, от новых революций и т. п. Так, с позиций современности следует, очевидно, считать левоэкстремистским спокойствие большевиков к обострению социальных страстей как к закономерной классовой борьбе, на что обращали внимание еще современники – сторонники Октябрьской революции. Это способствовало в дальнейшем развязыванию красного террора, хотя и он был в значительной степени трагически объективен. Но если в целом общий левый курс большевиков следует считать исторически оправданным, то малейшие уклонения влево на этом левом курсе должны приводить и приводили к особенно тяжёлым последствиям. Ленин писал в «Детской болезни «левизны» о подобных случаях, что стоит сделать маленький шаг дальше – казалось бы, шаг в том же направлении, – и истина превратится в ошибку. Политическое движение наполняется новым содержанием – со знаком «минус». В годы Гражданской войны в большевизме имел место целый ряд более левых течений: «левые коммунисты», «военная оппозиция», анархо-синдикалисты, троцкисты и др. Из них, пожалуй, наибольшую опасность представлял троцкизм с приоритетом мировой революции и ее экспорта. Он менее других имел народное происхождение, а, следовательно, больше других был склонен утверждаться насилием. На флоте имелась дополнительная почва (в виде кораблей, интернациональных связей и др.) для популярности идей экспорта революции, и матросы оставили здесь заметный след. Здесь сказалось то, что до Октября Троцкий больше всего любил бывать в Кронштадте.

Немало левых ошибок допускали большевики, когда твердый стратегический курс у них еще отсутствовал или когда особенно крутым ходом событий он ставился под сомнение. Так, они, как и другие партии, сразу после бурных февральских событий на флоте обратили самое пристальное внимание на усиление своего влияния в матросских массах. И также стремились это сделать по возможности левыми лозунгами. Первый же приезд делегатов большевистского центра (каковым являлся первое время Выборгский комитет) получил примечательный резонанс на заседании исполкома Петроградского Совета 4 марта с точки зрения симпатий к радикально настроенным матросам. Представители армии Кронштадта заявили, что «положение там очень серьезное благодаря столкновениям между матросами и сухопутными войсками», и особо подчеркнули, что приехавшие большевистские делегаты, «критиковавшие Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов, еще сильнее обострили положение». Но в своем дебюте в Кронштадте большевики оказались «левыми», скорее всего, незаслуженно. Просто они попали в момент, когда Кронштадт «протрезвел» и его качнуло вправо. Перехватившие (на время) инициативу у матросов солдаты искали подстрекателей. В целях усиления своего влияния среди матросов большевики считали само собой разумеющимся допускать левые эксцессы в матросской среде, чтобы стравливать между собой своих политических конкурентов.

Вопреки многочисленной советской литературе о революционном флоте в процессе сближения матросов и большевиков долгое время мощную политическую силу представляли именно матросы, с которой большевики явно заигрывали. Таким положение представлялось ещё в начале 1918 года. По сути, это было результатом левого экстремизма как у большевиков, так и у матросов.

Точка соприкосновения и большевиков, и матросов с левым экстремизмом заключалась в их общей ответственности за него как основных субъектов революции 1917 года и Гражданской войны. Поэтому у жертв этих трагических лет можно встретить соответствующее мнение о них. Вот отрывок одного из сочинений детей эмигрантов, написанных в 1923–1924 годах: «…Большею частью большевиков являются матросы, и потому вид их вполне матросский. Главное в их костюме составляет вооружение, которое состоит из ножа, ружья, пары бомб и перекинутых через плечи пары пулеметных лент. Вполне понятно, что впечатление, которое произвели на меня большевики, было для них нелестное. Выражаясь кратче, они мне напоминали бандитов низшего качества на большой дороге…»

Но слияния большевиков и матросов, как может сложиться впечатление из многочисленной литературы советского периода об их отношениях, конечно не произошло. Вот что записала 7 января 1918 года в своем дневнике писательница Зинаида Гиппиус: «Надо утвердить, что сейчас никаких большевиков, кроме действующей кучки воротил, – нет. Матросы уж не большевики ли? Как бы не так! Озверевшие, с кровавыми глазами и матерным ругательством – мужики, «ндраву которых не ставят препятствий», а его поощряют. Где ндраву разгуляться – туда они и прут. Пока – ими никто не владеет. Но ими непременно завладеет, и только «хитрая сила». Если этой «хитрой силой» окажутся большевики – тем хуже».

«Хитрая сила» – большевики, оказавшись в значительной степени общенациональной силой, в той же степени «завладели» и матросами. Но там, где у большевиков имело место расхождение с общенациональными интересами, им приходилось сталкиваться и с матросским «ндравом». Серьезные антибольшевистские выступления матросов имели место во время Гражданской войны под различными флагами: под анархистским – в январе 1918 года в Петрограде и в марте 1919 года в Николаеве, под левоэсеровским флагом – в июле 1918 года в Москве и в октябре 1918 года в Петрограде, под эсеровско-белогвардейским – в июне 1919 года в фортах Красная Горка и Серая Лошадь и, наконец, под демократическим красным флагом Октябрьской революции в марте 1921 года в Кронштадте. К сожалению, в ходе этих и других столкновений имели место случаи уничтожения не только матросской оппозиции, но и флота как общенационального института. Флот, как известно, в советские годы пришлось, по сути, воссоздавать заново. Это также было результатом проявлений левого экстремизма как у большевиков, так и у матросов.

В годы революции и Гражданской войны большевики не преобладали численно, но все эти организации – одни раньше, как Кронштадтский Совет, другие позже, как Ревельский Совет, стали принимать большевистские решения. Руководитель фракции большевиков Кронштадтского Совета И. П. Флеровский отмечал: «В том-то и заключалось своеобразие кронштадтской политической обстановки, что не большевистский по своему составу Совет вынужден был, с редкими отклонениями, проводить большевистскую политику».

К осени 1918 года недовольство матросами, как советской властью вообще, так и отношением к ним (матросам) со стороны большевиков серьезно возросло. Матросы не могли не чувствовать, что былой идиллии в отношениях между РКП(б) и ними, какой она была в период Октябрьской революции и в первые месяцы после нее уже никогда не будет. Дело в том, что большевики все больше и больше дистанцировались от своих старых союзников, делая все, чтобы низвести революционных матросов до уровня красноармейцев. Это матросов возмущало. Они считали себя такими же творцами Октябрьской социалистической революции, как и большевики. Заметим, что в данном случае претензии матросов были вполне обоснованными. Без десяти тысяч кронштадтских матросов, без кораблей Балтийского флота большевикам никогда бы не удалось свергнуть Временное правительство и взять власть в Петрограде. Но большевики желали руководить единолично. Первой их жертвой стали бывшие союзники – левые эсеры, от которых они достаточно быстро избавились. Следом наступила очередь матросов. Именно для того, чтобы максимально отдалить от себя вездесущих и нахрапистых «альбатросов революции», В. И. Ленин вместе со всем Совнаркомом тайно бежал из Петрограда в Москву. Именно поэтому он изгнал матросов из своей личной охраны, окружив себя купленными за золото латышскими стрелками. Матросов с удовольствием рассылали воевать по всем фронтам, но весьма нетерпимо относились к их пребыванию в Москве и Петрограде. Что же касается самих матросов, то недовольство большевиками стало проявляться очень скоро, чуть ли не на следующий день после взятия Зимнего дворца. Первым серьезным раздражителем для революционных матросов стал заключенный 3 марта 1918 года правительством В. И. Ленина позорный Брестский мир. Удивительно, но активно выступавшие до октября 1917 года против продолжения войны с Германией матросы после социалистической революции переменили свое мнение. Став яростными оборонцами, они требовали непременного продолжения войны, которая, по их мнению, теперь является справедливой, так как стала войной пролетариев против империалистов.