Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

— А что брат? — вспыхнув, спросила Мария и с укором посмотрела на мать.

— Ты с ним и пойдешь, — спокойно ответила Ульяна.

— Один ведь он ходил, — не унималась дочь.

— Что с тобой, Марья? — удивленно подняла бро­ви мать. — Али забыла, что уговор у нас был. Сама зна­ешь, на гуляния народ в Москву понаехал, потом и отец допоздна в лавке сидит. Мальца в эту пору него­же одного на торг пускать. Чужаков нынче много, всяк его обидеть может.

— Что ж я, за охрану Илье быть должна? Может быть, мне еще в брони облачиться? — недовольно говорила Мария, исподлобья глядя на мать, уже понимая, что от нового поручения отвертеться не удастся.

— Разговорилась ты больно! Не пойму только в чем причина, — сказала

та и внимательно посмотрела на раскрасневшуюся сердитую девушку. — Неужто гулять опять собралась?

— С кем же мне гулять? — резко ответила она. — Я ж тебе еще вчера говорила, что Нютку из дому тепереча не выпускают. Все наше с ней гулянье — у ихних ворот, да и то под присмотром ее бабки.

— Оно и верно, — спокойно сказала мать. — Ей теперь не до гулянья. Нечего и тебе одной на торг шастать.

— Раньше можно было, а теперь нельзя вдруг стало, — пробурчала под нос Мария.

— Будто не знаешь почему! — возмутилась Улья­на, которая никак не могла понять, по какой причине Мария неожиданно стала такой несговорчивой и про­тивится тому, что всегда делала без всяких пререка­ний. Она уставилась на дочь и строго произнесла: — Я тебе уж не раз говорила, что скоро тебе останется одна дорога — в монастырь. Все подружки твои — мужние жены, а ты, видать, боярина ждешь! Их то, доченька, на всех не хватает, да не больно-то они по посадам разъезжают. Так что не пререкайся, хочешь али нет, а придется тебе с братом на торг идти. Радуйся, что хоть он в провожатые дан, а то с бабкой его отправлю, а для тебя дело и в избе найдется. Раз тебе на люди не охота показываться.

— Ладно, мама, не сердитесь, — почти прошепта­ла Мария, подскочила к матери, обняла ее и потом бы­стро выскочила в сени.

«Что-то с девкой неладное творится, — подумала Ульяна, взглядом проводив дочь, — в самом деле, одна–одинешенька остается. Вот Анюта уедет, совсем за­грустит, не с кем словом будет перекинуться, не кем по посаду пройти. А во всем сама виновата. Упрямая. Вся в отца. Ежели что надумала, так хоть кол на голове те­ши, со своего не сойдет. Эх, что за девка. Какая же ее участь ждет, как жизнь ее сложится? С таким-то норо­вом!» Мать вздохнула и принялась складывать в кор­зинку приготовленный для мужа обед.

Мария тем временем выбежала в сени и спряталась там в самый темный угол, присела на краешек старого короба, тихо всхлипнула. Ей было обидно, что мать ни с того ни сего стала так с ней строга и совсем замучила какими-то неважными делами, которые вполне можно было отложить на потом. «И пол-то я не так мету, и по­ловики плохо выбила, — вспоминала свои обиды де­вушка, вытирая слезы, которые все текли и текли по щекам. — Это надо ж, я, оказывается, радоваться должна, что с Ильюшей мне позволено на люди выйти! Ишь чего удумала!» У Марии это последние слова мате­ри, которые вдруг пришли ей на память, вызвали при­лив злости, отчего слезы утихли, и сердитая ухмылка исказила красивое девичье лицо. Она пригладила рас­трепавшиеся волосы, встала и, шепча под нос какие-то угрозы, неспешно пошла к горнице.

Мать уже собрала корзинку, в самую последнюю очередь вытащив из печи небольшой горшок, бережно укутала его в тряпицу и передала корзинку дочери. Та без особого энтузиазма взяла ее и, кликнув младшего брата, который тут же явился на зов, направилась к выходу.

Она шла по улице таким быстрым шагом, что Илья еле–еле успевал за ней. Ведь ему по пути надо было еще успеть прихватить с обочины пригоршню снега, чтобы слепить снежок и потом, прицелившись, запустить в чьи-нибудь ворота или постараться угодить в легкомысленно оставленную на колу глиняную крынку. Однако ничего этого ему сделать не удавалось, он даже попросил сестру идти хоть немного помедленнее, но она лишь оглянулась и сердито сказала: «Ты кашу горячую любишь? Вот и отец тоже!» Смирившись, Илья зашагал быстрее, оставив мысли о своих развле­чениях, думая теперь только о том, почему сестра

так неприветлива с ним и молчит всю дорогу. Сам он ни в чем перед ней не провинился, да и мать вроде Марью не ругала, значит, сестра злится по другому поводу, на­верняка все из-за того, что подружка ее совсем скоро выходит замуж, а она так и не отыскала суженого. Найдя это единственное для себя объяснение, мальчик, который не раз слышал, как взрослые говорили о несговорчивости сестры, успокоился и, догнав ее, взял за руку, что, по его разумению, должно было вы­ражать полную поддержку.

Никто из тех, кого прочили Марье в мужья, Илье почему-то не нравился. А при одном воспоминании о Тимофее у мальчика само собой загорелось ухо, которое сынок местного богатея однажды очень больно крутанул. Случилось все из-за того, что Илья, увидев Тимофея, направлявшегося к их воротам, кинулся ему навстречу, да по неосторожности наступил своей грязной голой ступней на сафьяновый сапог гостя. Потерев ухо, Илья еще сильнее сжал руку сестры и совсем по–взрослому вздохнул.

Девушка, правда, внимания на это не обратила, поскольку думала только о том, удастся ли ей сегодня увидеться с князем, и очень надеялась, что он снова окажется у ворот их дома. Именно поэтому она так спешила к отцу, хотела как можно скорее вернуться домой, чтобы, не дай Бог, не пропустить такой долгожданной встречи.

Пройдя по заполненной людьми торговой площади, Мария и Илья добрались до отцовской лавки. Юшко как раз торговался с каким-то сухощавым немолодым мужиком, со знанием дела рассматривавшим разложенный перед ним товар. Наконец, выбрав что-то, довольный приобретением, мужик отошел, и только после этого Юшко обратил внимание на дочь и сына.

— Проходите-ка в лавку, нечего на морозе стоять, — устало проговорил он, сгребая товар с прилавка.

Дети послушно последовали за отцом, друг за дру­гом прошли в небольшую каморку, прикрыв за собой узкую дверь. В каморке было так же холодно, как и снаружи, тонкие дощатые стенки были почти сплошь покрыты толстым слоем инея.

«Что здесь, что там — везде мороз. Хорошо хоть ве­тра под крышей нет, только все равно из всех щелей дует», — подумала с горечью Мария и как-то совсем по–бабьи с тоской посмотрела на отца. Он уже вытащил из корзинки закутанный в тряпку горшок, но не спе­шил отведать его содержимое. Юшко сначала попы­тался согреть озябшие руки и лишь потом, прижав теплый горшок к груди, принялся за еду, спеша разде­латься с вязкой кашей с жареным луком и грибами, пока она еще не остыла.

Марья привычно поглядывала на убогое убранство отцовской лавки. В теплую пору он проводил здесь большую часть дня, пока солнце не заходило, а с на­ступлением холодов чаще работал дома, отправляясь сюда лишь по торговым дням. А уж по праздничным дням, когда в город съезжалось много народу, отец, не обращая внимания ни на жару, ни на мороз, пропа­дал в лавке допоздна, поджидая покупателей.

Возвратив быстро опустевший горшок дочери, отец завернул недоеденный ломоть хлеба в холстину, поло­жил его между какими-то поделками на узкий стол, примостившийся у стены, а потом, потрепав сына по плечу, сказал хрипло:

— Что мать-то вам наказала? Сразу домой возвра­щаться али можете погулять?

— Да она ничего не сказала, — ответил Илья, опе­редив сестру, которая сердито посмотрела на него.

— Ежели ничего не сказала, — Юшко, глядя на сына, который, открыв рот, ждал, что скажет отец, по­медлил немного и произнес важно: — Так тогда можно вам и по торгу пройтись. Говорят, мужик медведя по рядам водит. А медведь этот под рожок пляшет! Вот потеха! — Отец улыбнулся, наверное, вспомнил свое дав­нее детство и мальчишеские забавы и поэтому, выпро­важивая детей наружу, предупредил: — Только смотрите, недолго гуляйте, а то мать тревожиться будет. Ты уж, Марья, посмотри за братом, а то народу всякого на торге полным–полно! Ладно, ступайте, а то нынче мне разговоры с вами в убыток.