Михаил Булгаков. Три женщины Мастера

Стронгин Варлен Львович

Я думаю, что, несмотря на осложнения в семейной жизни, Миша и Тася были в юные годы идеальной парой и достаточно хорошо понимали это, особенно – Тася.

Предоставим ей слово о том, как она добиралась до Владикавказа: «Мы ехали через Екатеринослав. Общий вагон, и жрать нечего. Территорию после Екатеринослава занимал Махно, и вот мы все (пассажиры. – B. C.) гадали: проскочим или не проскочим? Ничего, проскочили». Началась Гражданская война, и стала рушиться экономика. Об этом предупреждал большевиков Александр Федорович Керенский. Он издал постановление «О постепенном переходе земли в пользование крестьян». Он считал частную собственность незыблемым атрибутом демократического государства. Более 60 процентов земли было заложено помещиками в банки. Сразу передать ее крестьянам без разрушения банковской

системы было невозможно, но и без этого революция привела к хаосу в стране. Вполне понятны слова Таси и «жрать нечего», и о том, что чудом миновали Махно. Дворянская благовоспитанность, стойкость и любовь к Михаилу помогали Тасе преодолевать невиданные прежде трудности. Далеко не все люди выдерживали их, тем более слабый пол. Весьма показательна жизнь актрисы, описанная очень известным до революции писателем Юрием Львовичем Слезкиным, с которым вскоре судьба надолго сведет Михаила. Актриса, родом из Киева, тоже ехала во Владикавказ, и из ее слов вырисовывается реальная обстановка того времени: «Я бежала из Москвы от холода и голода… Я уехала в Киев к гетману, пережила сто перемен, дрожала от выстрелов, от страха потерять свой гардероб, остаться голодной и без работы. Я принимала подарки от гетманцев, немцев, от кого угодно, я на всех смотрела собачьими преданными глазами, доставая мандаты, удостоверения, каждый раз другие, – и ненавидела, Боже, как их всех ненавидела и боялась…» Мысли приходили одна тревожнее другой: «Почему ее замешали в этот ужас, в эту кашу, где все только грязь, вши, насилие, кровь?.. Она уехала с добровольцами, она бежала с ними из Киева в Ростов, из Ростова в Екатеринодар, оттуда сюда… Почему с ними, а не с другими?.. Да только потому, что они говорили приличным языком, на них была привычная форма. Потому, что с ними были французы и англичане, в силу и рыцарство которых она верила. И она тащилась месяцами в теплушках, греясь у железных печурок, готовя чай пьяным офицерам, с которых слетел весь их лоск и изящество, как только они увидели, что пядь за пядью из-под их ног уходит территория «единой и неделимой». Она пьянствовала вместе с ними, чтобы не чувствовать холода, паразитов, отвращения к себе».

И вновь, не прибегая к Гирееву, описываем со слов Таси ее приезд во Владикавказ: «Приезжаю во Владикавказ. Михаил меня встретил…» Увидев ее, он побледнел и внутренне содрогнулся. Перед ним стояла Тася, чрезмерно уставшая, осунувшаяся. Она прильнула головой к его плечу.

– Миша… – со слезой в голосе произнесла она, и он понял, что ей пришлось пережить по пути до Владикавказа. – Неужели я с тобой, Миша?

– Раздевайся! – неожиданно приказал он. Она удивилась:

– Я еле двигаюсь. Голодна до смерти…

– Подожди. Сначала помоешься.

– Где кран?

– Не помоешься, а искупаешься! Я сейчас наберу в бочку горячей воды. Зная, что ты приедешь, вскипятил заранее! Здесь вместо ванны купаются в бочке или большом деревянном чане.

Тася погрузилась в горячую воду и сразу почувствовала, как оживает ее тело. Она пригнулась и опустила в воду голову.

– Миша, какое счастье! И ты – рядом!

Она подумала, что действительно, когда Миша не грустил и не задумывался глубоко, уносясь мыслями куда-то очень далеко, а был весел, жизнерадостен, когда шутил и выдавал парадоксальные экспромты, это чудо, это счастье. Где был Миша, там неизменно царили смех и остроумие. Все поражались его начитанности, знанию литературы, музыки, в чем Тася мало уступала ему. Зато в умении придумывать сюжеты он был вне конкуренции. Экспромтом сочинял небольшие рассказы, которые у всех вызывали безумный смех.

– Миша, ты приготовил мне сюрприз, о котором я только могла мечтать… Горячая вода! – воскликнула Тася.

– Я твой должник! Вечный! – улыбнулся он загадочно. – Мне неудобно вспоминать… Я – мужчина, должен обеспечивать любимую. Но ведь медицинский кабинет в Киеве мы оборудовали, продав твое столовое серебро на двенадцать персон. Я противился. Очень. Но ты сказала, что нас двое и мы обойдемся обыкновенной посудой. К тому же серебро в любой момент могут реквизировать. Ты была права. А помнишь ширму, которую мы установили в кабинете, чтобы один посетитель не мог видеть другого? Венерические болезни… Ты знаешь, Тася, у меня лечились муж и жена. Оба были заражены, но разными заболеваниями. Я открываю тебе врачебную тайну. И смех и грех. Каждый из супругов умолял меня сделать так, чтобы о его заболевании не знала дражайшая половина. Они приходили

почти в одно и то же время. Он заходит ко мне с одной стороны ширмы, а она в это время покидает кабинет с другой стороны прикрытия, а у меня каждый раз замирало сердце, что они каким-нибудь образом столкнутся, ну хотя бы на входе в квартиру. Пронесло. Приходила даже генеральша. Молодая, стройная брюнетка со жгучим взглядом. Прихватила самое вульгарное заболевание от денщика мужа, а от меня требовала: «Вылечите меня побыстрее и без плохих последствий. Я – генеральша». – «А как же денщик? – спрашивал я у нее. – Его тоже надо бы вылечить. Приведите его ко мне, – настаивал я. – Ведь он может быть опасен для других женщин». В ответ она выпучила глаза: «Пусть о нем заботится муж. Ведь он денщик не мой, а генерала!»

Тася улыбнулась, силы возвращались к ней.

– Ты молодеешь прямо на глазах! – радостно воскликнул Михаил. – Я подолью горячей воды, чтобы скинуть тебе еще несколько лет!

– Пусть будет пятнадцать! – воскликнула Тася. – Мы с тобою познакомились, когда мне шел пятнадцатый год.

– Сию минуту, моя госпожа! – сказал Миша, добавляя в бочку воду, подогретую на печке. – А четырнадцать лет не желаете?

– Хватит и пятнадцати! – улыбнулась Тася. – Не хочется выходить из воды! Я чувствую прилив крови к каждой жилке!

– Я тебя ждал полторы недели, подожду еще полторы минуты! – с серьезным видом проговорил Миша.

И тут ее неодолимо потянуло к нему. Она привстала из бочки.

– Какая ты у меня красивая, Таська! – искренне и восторженно произнес он, сам вытирая ее полотенцем, а она обвила его шею руками:

– Миша, родной! Это я твоя должница. Каждый день с тобою – для меня праздник. Честное слово! – страстно прошептала она.

А когда они лежали в кровати, он вдруг стал ей рассказывать о Владикавказе, об очень симпатичном городке.

– Ты его увидишь. Он не может не нравиться. Александровский проспект, названный в честь Александра Первого, это Невский или Крещатик в миниатюре. И вокруг цепь гор. Кажется, что одна гора переходит в другую. И этот сказочный городок на моих глазах теряет свое обаяние.

– Почему?

– Загрязняется. И болезней хватает разных. Сыпной тиф. Даже есть случаи холеры.

– Не может быть, – тихо произнесла Тася и вдруг почувствовала, что глаза ее слипаются от усталости. – Извини, Миша, но я сейчас усну.

– Спи, дорогая, ты так измучилась в дороге.

А она перед тем как предаться сну, подумала, что на самом деле настрадалась достаточно, борясь с Мишей против наркотика. Они победили его. Она, или он, или вместе. Какое это сейчас имеет значение, когда Миша прежний – остроумный и жизнерадостный. Но он, в отличие от нее, много рассуждает о жизни и заставляет тем самым ее вникать в происходящие события.

– Милый Миша! – из последних сил улыбнулась она, и сон сковал ее тело и сознание.

Через полвека Татьяна Николаевна будет по-доброму вспоминать этот город: «Маленький городишко, но красиво. Горы так видны… Полно кафе кругом, столики прямо на улице стоят… Народу много – военные ходят, дамы такие расфуфыренные, извозчики на шинах. Ни духов, ни одеколона, ни пудры – все раскупили. Музыка играет. Весело было. Я еще обратила внимание, Михаилу говорю: «Что это всюду бисквит продают?» А он: «Ты что? Это кукурузный хлеб!» А я за бисквит приняла, тоже желтый такой. Миша начал работать в госпитале. Я пришла туда поесть – голодная как черт приехала, съела две или три котлеты. Так он: «Ты меня конфузишь». Еще он сказал, что начал печататься там, писать». Значительно позже Булгаков подумает: «Буду ли я проклинать тот миг, когда решил посвятить себя литературе? Нет, потому что она моя жизнь».

Владикавказцы уже стали ощущать нехватку некоторых товаров, но город их был маленьким оазисом благоденствия на фоне страны с пустыми прилавками. Тася с ужасом читала статьи в местной газете «Кавказ», где уже печатался Михаил под псевдонимом, состоящим из первых букв его имени и фамилии – М. Б. Смутное время. Неизвестно, что будет завтра, как потом воспримут его статьи. На этом псевдониме настаивала Тася. Михаил поначалу возражал ей, но затем согласился не из страха за будущее, а потому, что считал свои первые опусы далекими от совершенства и маленькими по размеру, всего лишь фельетончиками. Тася была послана ему судьбой, она еще раз спасет Михаила от самого худшего. Только сотрудники редакции знали, что под инициалами М. Б. скрывается начинающий литератор, в настоящем военный врач Михаил Булгаков.