Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
Шрифт:
Генерал Секретев в стан. Вешенской был встречен почетным караулом из седых стариков. Во время нашей беседы с ним было доставлено генералу Секретеву донесение от его начальников дивизий следующего содержания: «Противник разбит и спешно отступает на Усть-Медведицкую. Потери колоссальны». После этого начальник штаба Секретева полк. Калиновский заявил мне: «Наши части устали и преследовать красных не в состоянии; возьмите нашу артиллерию в свое распоряжение». Начальник 1-й дивизии восставших с приданной ему артиллерией успешно преследовал отступающего противника, захватывая пункт за пунктом. Красные, отступая на Усть-Медведицкую, 28 мая укрепились на высотах Монастырских пирамид и, упорно сопротивляясь, прикрывали переправу через Дон своих обозов. 1-я дивизия продолжала бой на подступах к станице Усть-Медведицкой. 6-я дивизия (быв. 13-я бригада) под командой сотника Богатырева (назначенного мною начальником дивизии) переправилась через реку Хопер (в устье Хопра и Дона) и наступала левым берегом Дона на восток с целью отрезать путь отступления красных от Усть-Медведицкой. Красные, продержавшись на занимаемых позициях до ночи 28 мая, с наступлением сумерек, оставив Усть-Медведицкую, спешно отступили на стан. Александровскую, Глазуновскую и Скуришенскую.
При вступлении частей армии восставших в Усть-Медведицкую все смеялось и плакало от радости.
Быть может, многим из читателей, не принимавшим участия в восстании или вследствие отдаленности своего местожительства от мест восстания, или просто по неосведомленности ввиду того, что печать тогдашняя не проникала во все уголки Дона, покажутся несколько маловероятными многие доблестные действия восставших верхнедонцев. В этом случае я рекомендую, отбросив сторону описательную, просто сравнить число восставших казаков с общим числом наступавших красных, посылавшихся с задачей ликвидации восстания. Количество красных войск, действовавших против восставших казаков, зарегистрировано не только оперативным отделом штаба армии восставших, но и официально зарегистрировано в документах штаба Донской армии, если таковые сохранились.
Верхнедонцы, поднявшиеся против красного террора, выдержали с честью неравную борьбу потому, что они проявили небывалое упорство и героизм, каковой едва ли можно найти во всех случаях восстаний в годы 1917 – 20, но, однако, этот исторический акт в жизни казачества, могущий служить как предмет воспитания для наших детей, ни в какой казачьей летописи не значится. Таким образом, получается так, что история о геройском восстании верхнедонцев молчит, а раз молчит «беспристрастная» история, то о героизме их не будет следа в памяти потомков.
В своем скромном труде я не задаюсь целью возносить до небес павших и оставшихся в живых соратников, я воздаю только дань силе духа тех тысяч простых казаков, которые под водительством своего же брата, простого казака, проявили такое мужество в защите своей свободы и независимости.
Я подымаю свой голос еще и потому, что бывали случаи не только умолчания этого акта в истории казачьей борьбы с большевиками, но и были попытки очернить и приклеить к нам слово «изменники» (как, напр., полковник Добрынин29). Против этих клеветнических попыток я решительно восстаю и говорю, что верхнедонцы никогда изменниками и предателями своего народа и своей земли не были и, не в обиду будь сказано подобным тыловым «героям», вроде таких, как и сам полк. Добрынин, мы не преследовали среди потока льющейся казачьей крови личных нажив, чинов и орденов. Основною целью нашей было – чужого не брать и своего не отдавать. Мы только не хотели идти спасать разорившихся русских дворян и отнимать для них у русского мужика его пожитки.
В дни революции не только верхнедонцы, но и вообще все казачество нигде не проявило наклонностей к погромам и опустошениям. Казаки несли большие жертвы и бережно охраняли свое достояние от захвата иноплеменников. И только наше близорукое Донское правительство, подчиняясь задачам белых вождей, толкнуло казачество на роковой шаг – пойти на Москву, чтобы навязать русскому народу их вековых угнетателей. Возможность торжественного въезда в столицу, возможность лавровых венков, новых наград чинами и поместьями от благодарного царя своим спасителям ослепила наших, хотя и выборных, вождей и толкнула их на пренебрежение интересами и судьбой своего народа – казачества. И море казачьей крови, и продолжающиеся теперь мучения казачества являются результатом их этого прошлого преступления.
Как было в армии восставших?
Верхнедонцы во внутренней организации своих сил своим казачьим чутьем поняли многое и, забросив все устаревшие формы организаций, отделавшись от всех вредных и ненужных нововведений, выдуманных разными мудрецами, зачастую для обеспечения себе в этих учреждениях теплых и безопасных мест, применяли только то, что жизненно было необходимо для достижения победы. Военно-полевой суд, карательные отряды, контрразведки, которые, как нам приходилось видеть из жизни Добровольческой армии, только как будто для того и существовали, чтобы грабить мирное население и терроризировать его, были исключены из наших военных и тыловых организаций. Ни суровой подневольной дисциплины, ни смертных приговоров у меня не было. Однако от этого мои части не были слабы, а как будто наоборот: приказы исполнялись беспрекословно и старательно. Где нужно, братски разъяснял, как мог, а где нужно – не скупился на личные примеры в исполнении долга; все у нас шло хорошо и просто. В наших рядах было много и местных крестьян, которые, пользуясь как со стороны начальников, так и казаков полным доверием и равным братским отношением, честно дрались и мужественно погибали за наше общее дело. Мы были в замкнутом кольце врага, и только абсолютное спокойствие и порядок как в тылу, так и на фронте и бодрость духа не дали нашему фронту прорваться, хотя давили на него со всех точек и с большим упорством.
В этой борьбе выявилось одно несомненное казачье качество. Это – умение быстро разбираться в создавшейся военной обстановке и так же быстро принимать самое лучшее решение. Иногда простые казаки проявляли удивительную способность к инициативе и умение руководить ходом боя. Видимо, и под вековым гнетом духовной неволи еще не были растрачены казаками прапрадедовская сметка и рыцарский дух. У нас была полная свобода политического мнения: каждый казак мог исповедовать какую угодно идею и мог открыто говорить, и никакого преследования на него со стороны других не было. Для провинившихся у нас был народный суд: провинившегося судили сами казаки в той части, в которой проступок был совершен. И эти меры, продиктованные нам самой суровой жизнью в кровавой борьбе, были вполне достаточными, чтобы мы с честью выдержали взятую на себя задачу – не быть побежденными.
Еще раз должен повторить, что верхнедонцы, бросив фронт в декабре 1918 года, никогда не имели в виду измену и предательство, и поэтому, несмотря на возводимые на них обвинения, они никогда не сожалели о сделанном и никогда не раскаивались ни перед кем, тем более ни перед какими донскими сановниками. Верхнедонцы были требовательны к своим вождям, ждали от них честного служения казачеству и, видя у них только дебоширства, бестолковые распоряжения, всевозможные хищения и заедания всяких штабных передвигателей флажков, решили твердыми мерами исправить положение. Я живой свидетель переговоров верхнедонцев с красными и знаю причину возникновения их. Они видели, что их хутора и станицы пылают пожаром не только от красных, их сундуки ломались не только красными, но и всякими белыми карательными отрядами и то, что чека и контрразведка одинаково не щадят казаков. Нечуткость и невнимание своего же начальства, несдержание им данного слова и необдуманные угрозы на их законные требования переполнили чашу, и верхнедонцы бросили фронт. И стало очевидно, что не белые маршалы, не графы и не князья, не офицеры Добрармии держали фронт, а только мы своими телами.
Как только мы вернулись по домам, вся эта «армия» без оглядки, бросая награбленное добро, а зачастую и своих любовниц, бежала на Новочеркасск. «Мы должны были показать вам, что вы нами держитесь, а не мы вами, и, когда стало надо, мы и без вас справились с труднейшей задачей – восстать во вражьем лагере, очистить свою землю и жертвенно защищать ее» – так размышлял я, ведя ожесточенную борьбу против красных. Своим актом мы хотели исправить произвол в нашем тылу. Когда по случаю ранения я попал в тыл30, то действительно увидел неописуемый произвол и беспорядок в тылу Донской армии. Казаку не страшны ни голод, ни холод, ни муки смерти, но он не может спокойно мириться с обманом, презрением к себе, жестокостью и разнузданностью тех, кто хочет им командовать.
Невольно вспоминается, как приехал в станицу Вешенскую атаман Краснов. Как раз когда я лежал в лазарете, где раненые казаки буквально заедались тифозными вшами, где стонали сотни героев-казаков. Побывал в церкви, прослушал себе хвалу, но от предложения посетить лазарет, где лежали раненые герои, он отказался. Оставшись в стане красных, я понял, что душа казака не помирится и с тем, что творилось, и здесь; дикая расправа вторгнувшихся мужиков с севера вновь напомнила петровские времена, и мы восстали опять и против этой неправды, и началась битва в защиту правды…