Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
Шрифт:
Автору этих строк довелось побывать на Карельском перешейке в момент начала первых боев. Потом неожиданно и круто повернулась корреспондентская судьба. Из-под Териоков наш путь лег на Дон, в далекую, заснеженную лютой зимой казачью станицу Вешенскую.
… За окном рабочего кабинета Шолохова классически мирный пейзаж. Подернутый первым голубоватым ледком Дон. Опушенная молодым, зыбким, словно лебяжий пух, снегом степь. Подпирающие край неба розовые искрящиеся столбы кизечного дыма.
А Шолохов? Как он чувствует себя в окружении этого идиллического вешенского пейзажа? Может быть, он настроен так же вот мирно? Может, не долетает сюда до него дыхание стремительно разворачивающихся под Ленинградом событий?
Вот когда Шолохову изменяет его обычная сдержанность! Он буквально забрасывает собеседника вопросами. Это горячее сердце бьется вместе с огромным сердцем всего советского народа.
Без улыбки выслушивает рассказ о поспешном бегстве благородного суоми, начальника финской пограничной стражи, забывшего в стражнице, на спинке кровати свои щегольские офицерские рейтузы.
– Они еще себя покажут. Драка будет большая. Впереди нас, вероятно, ожидает немало сюрпризов.
Предупреждает против настроений шапкозакидательства. Во время поездки в Скандинавию Шолохову мимоходом довелось побывать и в Финляндии. Приезжего человека с первых же шагов там поражает бешеный национализм, раздутый финскими правителями в стране до последних пределов. Еще в те времена советские консульства в Финляндии атаковывались бесчисленным количеством провокаторов. Издавна и тщательно белофинны готовились к войне с Советским Союзом. Естественно ожидать, что бои будут долгими и упорными. Белофиннов можно будет сломить только силой.
– Некоторые думают, что это будет легкая, увеселительная прогулка, – с иронией говорит Шолохов. – На самом же деле это будет тяжелая борьба с сильным, вполне подготовившимся врагом. Нельзя недооценивать сил и возможностей противника.
…Дальнейшее подтвердило полную справедливость этих слов.
В эти дни писатель работает особенно упорно. Близится к окончанию четвертая книга «Тихого Дона». Еще и еще раз Шолохов перечитывает написанное, лишний раз прослеживает жизненный путь своих героев, подводит к логическому завершению их судьбу. Ночи напролет Шолохов остается наедине с Григорием Мелеховым. Кто знает, сколько передумано за эти долгие, зимние вешенские ночи. Густая темь кроет станицу, даже поднявшийся на восточной окраине неба месяц не нарушает окрестной темноты, и во всей Вешенской лишь в одном окне шолоховского кабинета текучей желтизной мерцает свет. Окно тухнет лишь на заре, когда над Доном уже взмывают кверху густые сизые туманы и в станицу медленно крадется из степи серый, холодный рассвет.
В дни, когда дописывались последние главы и даже не главы, а последние странички, строчки «Тихого Дона», Шолохов получал особенно большое количество писем из разных концов страны. Многочисленные читатели «Тихого Дона» беспокоились о дальнейшей судьбе героев романа. Среди писем встречалось много трогательно-наивных, снабженных обильными советами, пожеланиями и даже требованиями. «Оставьте Григория Мелехова в живых», – просили одни. «Григорий должен жить!» – настаивали другие. «Ведь правда же, что Григорий будет большевиком?!» – требовали подтверждения третьи.
… Глядя в окно на Дон, на степь, на вытянувшийся темной полосой вдоль донского берега бор, Шолохов сердито говорит:
– Всем не потрафишь. Всем хочется хорошего, легкого конца. А если, скажем, конец будет пасмурным?
Шолохов оборачивается и вопросительно смотрит на собеседника.
– Ну а все же, что будет с Мелеховым?
Вопрос не праздный. Тысячи читателей с нетерпением ждут ответа.
Улыбаясь, Шолохов в свою очередь спрашивает:
– Помните, Тарас Бульба сказал Андрию: «Я тебя породил, я тебя и убью!»…
И уже серьезно, без улыбки продолжает:
– Могу только сказать, что конец обманет ожидания многих и многих. Последняя часть «Тихого Дона» должна вызвать разноречивые толки и суждения. И затем, нельзя ведь забывать, что писатель должен уметь прямо говорить читателю правду, как бы она горька ни была. Поэтому к оценке каждого художественного произведения нужно, в первую очередь, подходить с точки зрения его правдивости и убедительности.
…Теперь, еще и еще раз перечитывая уже успевший прошуметь среди читателей конец «Тихого Дона», думаешь, что только Шолохов мог так закончить книгу. Писатель до конца остался верен прямой и суровой жизненной правде. Он не увлекся соблазном спокойного и гладкого окончания романа, не побоялся еще раз встряхнуть мысли и чувства читателя, заставить его трезвыми глазами перечитать только что уже прочитанную книгу. Нельзя без волнения читать заключительные строчки романа, то место, когда бежавший из банды Фомина Григорий по мартовской ростепели перешел Дон, поднялся к дому и увидел сына. Прошедший трудный и бурный путь Григорий понимает, что сын – это и все, что еще роднило его с землей, что еще привязывало его к жизни. На этом и заканчивается роман. Возникает вопрос: «Мог ли быть конец иным, другим, может быть, оправдывающим Григория Мелехова, смягчающим его личную трагедию, примиряющим его с жизнью?» Теперь, когда читатели уже знают конец, стало полностью ясно, что все должно было решиться именно так, и только так, как это сделал писатель. Иного теперь уже не представляешь. Не мог Григорий Мелехов примириться с жизнью, с новыми порядками на земле, с советской властью. Может быть, попади бы Григорий на другую почву, в другую обстановку, и совсем он был бы другим, и не сложилась бы так трагически его судьба. Может быть, другие задатки дали бы ростки и, пожалуй, развились бы в бунтарствующем, анархиствующем Григории. А теперь он всеми своими корнями в старом и его тянет к этому старому, как к магниту. Ему страшно хочется послать к черту и революцию и контрреволюцию, осесть на землю и отдаться мирному хлеборобству. Казалось бы, ничего необычного нет в этом желании уставшего от людей и от жизни Григория. Но это только на первый взгляд. На самом же деле вся эта отрешенность Григория от жизни глубоко враждебна советской власти и тому новому, что она принесла с собой народу. Наступил бы час, и Григорий снова так же вот, как прежде, рубил бы красноармейцев. Недаром Михаил Кошевой говорит, что такие, как «уставший» от всего Григорий, еще опаснее, чем открытый враг. У командира белой повстанческой дивизии Мелехова старые счеты с советской властью. И не примирить уже его с ней, как не примирить друг с другом двух кровных смертельных врагов.
… И Шолохов не пошел по пути примирения. До конца верный себе, он закончил свой, изумительный по идейной и художественной мощи, роман так, как его мог закончить только большой настоящий художник.
В этой связи невольно приходит на память встреча с другим, не менее замечательным, уроженцем Дона А.С. Серафимовичем и сказанные им во время беседы слова о Шолохове.
Выходец с Дона, Серафимович – чистейшей воды казак. Он способен часами «гутарить» о Доне, о казачьей старине, с явным удовольствием и даже наслаждением «играет» донские песни, расспрашивает каждого донского человека о житье-бытье казаков подробно и с пристрастием.
Ну а раз уж разговор зашел о Доне, то как же можно обойти Шолохова. Так уж повелось, что там, где говорят о Доне, непременно вспоминают Шолохова.
А.С. Серафимович имеет непосредственное отношение к судьбе Шолохова как писателя. Он (Серафимович) был, пожалуй, первым, кто заметил и оценил яркий, самобытный талант молодого Шолохова. С тех пор не прекращается дружба двух замечательных писателей.
– Шолохов – огромный писатель, – сказал во время упомянутой встречи Серафимович. – Он силен в первую голову как крупнейший художник-реалист, глубоко правдивый, смелый, не боящийся самых острых ситуаций, неожиданных столкновений людей и событий.
И чуть помолчав, Серафимович, тряхнув головой, повторил:
– Огромный, правдивый писатель. И… черт знает как талантлив…
Последние слова Серафимович произнес с каким-то даже изумлением.
Следовало бы еще, пожалуй, рассказать о партийной деятельности Шолохова – члена бюро Вешенского райкома партии, о государственной деятельности Шолохова – депутата Верховного Совета СССР, о Шолохове – академике. Но невозможно в рамках одного небольшого очерка сказать всего о Шолохове.
Рост и развитие районов Северного Дона и, в частности, Вешенского района тесно связаны с именем Шолохова. Он, например, повседневно, по-хозяйски следит за благоустройством своей родной станицы – Вешенской. Вешенский водопровод, электростанция, театр казачьей молодежи – все это создавалось по инициативе и при помощи Шолохова. Нам рассказывали о том, как Шолохов бережно помогал становиться на ноги молодому вешенскому театру. Он приходил на репетиции, давал актерам творческие советы, указывал на недочеты, одобрял, сурово критиковал за ошибки. Актеру, игравшему роль Макара Нагульнова в пьесе «Поднятая целина», Шолохов советовал: