Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Тут Михаил Александрович сделал продолжительную паузу, словно почувствовал какую-то внутреннюю неловкость, что говорит о своих произведениях… Мне казалось, что Шолохов все же продолжит разговор о «Поднятой целине», но размышления писателя поднялись выше конкретной инсценировки в конкретном театре. Шолохов говорил о настоящем искусстве:
– Театр – это большое искусство! Но только тогда, когда театр идет от жизни, от правды: не мелкой натуральной, а настоящей правды от народного большого искусства… Хорошим спектакль в театре может быть тогда, когда он стремится показывать жизнь, понимать ее корни. За последние десять лет я замечаю, как у нас в театрах почему-то стало традицией уходить от жизни… Вот иногда смотришь спектакль в театре или по телевидению, слушаешь по радио, как говорят артисты или артистки, и видишь, как это все неправдоподобно! На сцене все
М.А. Шолохов размышлял о театре, об искусстве и о жизни. Не говорил об инсценировке «Поднятой целины»… Но у меня в блокноте той поры сохранилась такая фраза между записей его выступления: «Говорит о театре вообще, но ведь это – прямые советы, как поставить «Поднятую целину» на ростовской сцене!» В зале – тишина; ненавязчивые слова Шолохова, как добрые семена, падают в благодатную почву, волнуют души и сердца:
– Мы говорим о школе Станиславского и Немировича-Данченко. По словам же Панаевой, при крепостном праве не было школ, а пьесы ставились. Я не верю, что так бывает в жизни, когда вижу игру, слушаю… Как-то неестественно разговаривают на сцене театра или по радио. Это какой-то изысканный трафарет. Нельзя ли приблизиться к жизни, чтобы не было разрыва между рампой и зрителем. Я уже не говорю о том, что много серых, плохих пьес появилось. Драматическое произведение требует напряженной работы огромного коллектива и каждого актера в отдельности.
Я вспоминаю, когда Владимир Иванович Немирович-Данченко пришел ко мне: я жил в те дни в Москве. Как сейчас помню: подтянут, аккуратно подстриженная бородка… Прошелся по комнатке и говорит: «Напишите пьесу для художественного театра». Я сказал, что это не просто, что я не драматург. Он стал уговаривать: «Ну что вам стоит?»… Нет, не представляю драматурга, который мог бы за месяц написать пьесу!
Как Шолохов в любой ситуации умел чувствовать настрой собеседников! За долгие годы не раз приходилось наблюдать, как он ловко в нужный момент переводил беседу с одной темы на другую, вызывал новую волну интереса у тех, с кем общался. Он мог говорить с Гагариным о космосе и тут же одной фразой – «на зорьке едем на рыбалку» – спуститься с небес на землю. Как говорится, чего ждали в зале, то и услышали:
– Вернемся к нашему разговору. Надо не отрываться от жизни, улавливать и видеть ее изменения. Раньше, скажем, казак, взявшись за чапиги, шел за плугом, а плуг этот не спеша тянули быки. Не спеша по вспаханному полю прыгали и грачи, охотясь за червями. Потом пахать стали с помощью трактора. Трактор движется быстрее, чем волы, и грачи стали быстрее поспевать за плугом… Надо поспевать за жизнью, быть наблюдательным.
– Как поставить «Поднятую целину?! – задает сам себе вопрос Шолохов и продолжает: – Надо понять главное, ради чего мы это делаем. Здесь Юрий Андреевич прав: ставить так, чтобы не получилось мелодрамы: Лушка, Макар… Я понимаю Ростовский театр: нужно выйти с какой-то своей пьесой. Для этого многое нужно. Прежде всего, чтобы не было неправдоподобия. А как это будет на сцене? Воплотит ли артист черты Макара, видит ли он Макара, знает ли таких людей, как Макар? Я бы считал, если вы всерьез беретесь, то артистам нужно побывать в казачьих хуторах, не сидеть в Ростове: надо видеть жизнь низов.
Шолохов не отделывается общей фразой «видеть жизнь низов», а ярко и образно переходит к деталям познания этой самой жизни:
– Вот такая, к примеру, бытовая подробность: походка казака. Раньше… работали на волах и лошадях, так и ходили медленно…
Михаил Александрович для пущей убедительности под улыбки участников встречи показывает, как казаки ходили за плугом, рядом с лошадью.
– Появился трактор: стали ходить быстрей. Сейчас походка совершенно изменилась. Я не хочу все уподобить внешней форме, но как-то надо поспевать за жизнью. А у вас ничего не меняется: человек на сцене все с теми же модуляциями…
Шолохов резко поворачивается к режиссеру театра Бейбутову, словно лично ему советует:
– Вам надо посмотреть на казачек!
В зале сдержанный хохот: Бейбутов, по-моему, доволен таким неожиданным вниманием к его персоне, пытается поклониться в сторону Шолохова, а он уже снова о женщинах:
– Каждая женщина хороша по-своему! Есть врожденная грация. Посмотрите, как
В ранней юности мне довелось прочитать рассказы Шолохова и роман «Тихий Дон». Поражался, что все написано нашенским языком, но с какой точностью подобраны слова, как выстроены фразы, предложения, какой поразительной силы разговорная речь! И на той встрече Шолохов не забыл о главном изобразительном инструменте и писателя и актера:
– Обратите внимание на язык, произношение, манеру говорить на Дону. В самом начале я злоупотреблял немножко говором… Но тут надо бережно сохранить мягкое южнороссийское произношение тысячелетий. Все это имеет существенное значение для общения со зрителем. Что еще хотелось бы посоветовать? Делайте добротно. Не стоит спешить (золотое правило, которому сам Шолохов следовал всю жизнь!), чтобы выйти к людям с недоноском. Материал для пьесы, для спектакля есть, а остальное – дело ваше. Донесете ли вы до зрителя аромат донской степи – это уже ваше дело, дело вашего таланта. Пьеса – это плод всего коллектива. Мне бы хотелось, чтобы у вас вышел хороший спектакль, с которым бы вы вышли на большую сцену. Действуйте без спешки, футбольной горячки. Искусство требует большого внимания…
Шолохов пристально смотрит на Фоменко, потом на артистов:
– Если будете делать все под таким руководством, надо, чтобы наш идеологический вождь пошел на какие-то затраты. Поезжайте в станицы и хутора, посмотрите на казаков и казачек. Можно поехать в Каменск, в Вешки и другие места. Нужно, чтобы вы присмотрелись к казачьим традициям в глубинке. Надо сохранить колорит речи, передать аромат быта казачьего… Это – мои добрые пожелания как автора «Поднятой целины».
Под аплодисменты, адресованные автору романа, М. Фоменко «полностью соглашался» с Шолоховым, что работать над инсценировкой надо без торопливости, нужно поразмыслить, повстречаться с писателями Виталием Закруткиным, Анатолием Калининым, создать спектакль, который был бы поставлен не только в Ростове, но и на всесоюзной сцене в Москве…
Заключительную речь идеолога партии прервал кто-то из артистов громкой репликой из зала:
– Михаил Александрович, а мы сумеем встретиться с вами в процессе работы над спектаклем?
Шолохов живо откликнулся:
– Мне думается, что это наш предварительный творческий разговор для того, чтобы затем каждый из нас осмыслил его содержание по-своему. Очень много полезного в том, что говорил Александр Михайлович Суичмезов. Прав Юрий Андреевич Жданов в своих опасениях, чтобы инсценировка не переросла в бытовую драму. Нужно как-то коллективно обсудить. Нам надо еще увидеться, чтобы не получилось так, что вы сделаете спектакль, а он окажется негодным, мертворожденным. Здесь совершенно разные соображения. Мы все по-разному подходим к неиспеченному пирогу. Дорогой Юрий Андреевич смотрит со своей точки зрения: химическая реакция, она тоже имеет значение, но если реакция будет не в нашу пользу, то и Юрий Андреевич не уйдет от разговора, от участия в налаживании нужной реакции. Нам трудно судить. Здесь Александр Суичмезов ближе к судье: он, как драматург, более в этом деле сведущ, в этом виде искусства он ближе к театру… Может, мы соберемся: пишущие наши люди, журналисты, преподаватели, занятые в основном гуманитарными науками, все посмотрим и все обсудим. Больше встреч. Мне хотелось, чтобы хороший спектакль был. Я очень рад, что с вами встретился.
…Надо заметить, что спектакль «Поднятая целина» удался на ростовской сцене и с восторгом был принят в Москве. И не только на Дону и в столице, но и в других театрах страны. Столько лет минуло с той памятной встречи, а как свежи советы писателя актерам, как точно его определение предназначения театра и актеров. Публикую так пространно высказывания М.А. Шолохова с доброй надеждой, что мысли Шолохова через десятилетия дойдут и до тех, кто в наши дни и позже будет соприкасаться с бессмертными творениями М.А. Шолохова, чтобы вывести героев его произведений на сцену или на экран. Да разве только о шолоховских произведениях речь: гений России говорил и мыслил шире своего личного, хотя и огромного! – мира созидания! Право, стоит помнить о шолоховском взгляде на инсценировку и экранизацию любого произведения: будь то «Слово о полку Игореве» или новелла неизвестного молодого автора.