Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Анатолий Калинин
Тот самый Марцель…
Пути приобщения к славе различны. Западногерманский журналист Марцель решил не обременять себя поисками наитруднейших. Взвесив свои способности, он рассудил, что ему предоставляется лишь единственная возможность добиться, чтобы отныне на него указывали пальцем: «Тот самый Марцель!»
Как известно, летом 1964 года по приглашению друзей из Германской Демократической Республики на немецкой земле побывал Михаил Александрович Шолохов.
Перелистывая страницы немецких журналов и газет, с удовлетворением отмечаешь то единодушие, с каким подошли к оценке этого визита серьезные органы печати самых разнообразных направлений и на востоке и на западе Германии. При этом, освещая поездку Шолохова по ГДР, они не умолчали ни об одной из тех подробностей, которые свидетельствуют о глубочайшем уважении выдающегося представителя советской культуры к созидательному гению немецкого народа. Ни о том, как Шолохов побывал в сельскохозяйственном кооперативе под
Дрезденом и какое глубокое впечатление произвела на него там встреча с одной из немецких крестьянок. Ни о посещении писателем Дрезденской картинной галереи. Ни о его словах «о великом немецком гении Гёте»1, произнесенных в Веймаре. Читая обо всем этом, радуешься не только сердечности приема, оказанного автору «Тихого Дона» на немецкой земле, но и пониманию всей важности культурных связей в деле укрепления советско-германской дружбы, проявленному в те дни на страницах немецких газет и журналов.
И вот в одном из июньских номеров гамбургского еженедельника «Ди цейт», попавших в небольшой донской хутор, где живет автор этих строк, только теперь, да и то совершенно случайно, наталкиваешься на заголовок «Донской казак во фраке Гёте». Подпись – Марцель.
Впрочем, дело не в заголовке, очевидно, это всего лишь игра слов с целью привлечь внимание читателей. Тем более, что и начальные строчки статьи, следующие за сенсационным заголовком, не предвещают, кажется, что ее автор Марцель намерен и дальше продолжать в том же духе. «Михаил Шолохов, – пишет он, – известный писатель Советского Союза, выдающийся эпический поэт русского языка, автор книги, относящейся к шедеврам современной мировой литературы; Михаил Шолохов, произведения которого переведены на 52 языка и тираж которых только в ГДР составил 1 175 ООО экземпляров…» Что ж, все это правильно, как правильны, за исключением некоторых сведений, сообщаемых Марцелем о партийном стаже Шолохова, и последующие строчки этой фразы: «Михаил Шолохов, художник, знаменитость и национальный герой, коммунист с 1920 года и депутат Верховного Совета с 1937 года…» И тут вдруг автор статьи заключает: «Михаил Александрович Шолохов, великий казак с тихого Дона, ненавидит немцев».
Вот оно, оказывается, ради чего автор статьи и решил с первых же строк вытряхнуть перед читателями «Ди цейт» весь запас своих энциклопедических сведений о Шолохове, чтобы оглушенные ими читатели потом уже не посмели поставить под сомнение объективность Марцеля.
Однако и самого доверчивого читателя трудно заставить поверить на слово, чтобы автор одного из гуманнейших произведений современной литературы – романа «Тихий Дон» – мог испытывать чувство ненависти к какому-нибудь из народов. И самый наивный читатель, когда речь идет о подобном обвинении, возводимом на Шолохова, может потребовать фактов. И, чувствуя это, Марцель старается создать впечатление наличия у него таких фактов. Не располагая, конечно, ими, он обращает свой взор в прошлое.
Не только в нашей стране широко известен рассказ М. Шолохова «Наука ненависти». Не знаю, когда познакомился с этим рассказом Марцель, но вспоминает он в Гамбурге о нем теперь. Ну и на какой же при этом воспоминании вывод хочет настроить читателей «Ди цейт» автор? «Но его ненависть, – пишет он, – относилась и относится не только к немецким империалистам и фашистам, к капиталистам и реваншистам, рурским баронам и боннским ультра. Она относится просто к немцам».
Только что с пера Марцеля сыпались эпитеты: «выдающийся», «великий», «знаменитость», «национальный герой» – и вот уже с того же самого пера срывается: «Это интуитивная, элементарная и дикая, почти животная ненависть».
При этом Марцелю нет дела до того, что автор «Тихого Дона» по сути своих убеждений не может питать чувства ненависти к немецкому народу. Достаточно лишь перечитать страницы «Тихого Дона», посвященные Первой мировой войне, где с чувством такого сострадания говорится о немецких и русских солдатах, ввергнутых в империалистическую бойню германским кайзером и русским царем, и с такой силой утверждается идея братания двух народов на фронте. Только Марцель из еженедельника «Ди цейт» закрывает глаза на тот очевидный факт, что и в произведениях Шолохова о Второй мировой войне идет речь не о науке ненависти к немецкому народу, а о науке ненависти к фашистским оккупантам, которые принесли с собой на советскую землю разрушения и смерть.
Но поскольку и самый доверчивый читатель «Ди цейт» может не поверить, что приписываемое Шолохову чувство ненависти заставило его теперь поехать в гости к немецкому народу, Марцель спешит сообщить, что сделал это Шолохов не иначе как «под нажимом компетентных органов». Вот так прямо взяли, нажали на автора «Тихого Дона» – и он поехал. А до этого, как это хорошо известно одному только Марцелю, «после 1945 года он упорно отказывался посетить Германию». Доподлинно известно Марцелю и то, что «все приглашения и старания ГДР были напрасны».
Впору подумать, что у Марцеля и никаких иных забот нет, кроме забот об укреплении культурных связей Германской Демократической Республики с другими социалистическими странами, о повышении ее престижа на международной арене. Конечно, только из этих побуждений и следует дальше Марцель на страницах «Ди цейт» буквально по пятам Шолохова. Приехал Шолохов по приглашению своих немецких друзей в ГДР – так нет, почему он не сделал этого раньше. По этому случаю у Марцеля, конечно, имеются самые проверенные сведения, начинающиеся, как правило, словами: «говорят», «если я не ошибаюсь», «может быть». Во что бы то ни стало он хочет выглядеть в глазах читателей «Ди цейт» объективным, а если то, что «говорили» ему, потом и не подтвердится, так ведь это же не он сам говорил, а ему говорили и за это он ответственности не несет. «Говорят», несколько лет назад в Москве в ответ на приглашение посетить Германию «знаменитость рявкнула» – и вот уже брошена тень на эту «знаменитость», как теперь называет Марцель автора «Тихого Дона», а сам Марцель остается в тени. «Может быть», Шолохов, приехавший в ГДР, «не собирается добровольно посещать вторую часть немецкой страны» – и тень становится гуще, а сам Марцель еще глубже отступает в тень.
И все, к чему он прикасается своим пером, немедленно искажается так, что и сама правда становится ложью. Побывал Шолохов после посещения Дрезденской галереи в гостях у немецких крестьян – Марцель комментирует: «Вначале мы вдыхали в картинной галерее специфический запах, присущий каждому музею, а затем отправились в сельскохозяйственный производственный кооператив «Ам Хейдеранд» в Клоцше под Дрезденом. Больше всего высокому гостю понравилась широко поставленная заготовка навоза». Произносит Шолохов в Веймаре в доме Гёте перед витриной, где хранятся фрак и пальто автора «Фауста», слова о бессмертии гения Гёте – и Марцель не останавливается перед тем, чтобы и вокруг этого факта затеять нечистоплотную игру: «Донской казак во фраке Гёте».