Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
В Вешенской несколько дней находился профессор Ольстерского университета Б. Мэрфи. Шолохову нравится серьезный интерес ученого к стилевым особенностям «Тихого Дона».
– Вчера беседа была очень интересной. Дотошный англичанин текст «Тихого Дона» знает лучше меня. Я ведь его читал, пока писал. (Заметим: Шолохов и много лет спустя обращался к страницам «Тихого Дона», непрерывно их совершенствовал, добиваясь наивысшей выразительности. Эта работа ждет еще углубленного научного исследования.)
У профессора и его сотрудников ряд вопросов по тексту, – продолжает Михаил Александрович. – Многое им непонятно из донского диалекта.
«Ласковым телком притулялось к оттаявшему бугру рыжее потеплевшее солнце». Что такое «притулялось»? – спрашивают. Хотят добиться точности в переводе, а это непросто. В романе дан список казненных подтелковцев. Тоже вопрос: «Почему трое безымянны?»
Рядовой их читатель слабо усваивает историю гражданской войны. Англичане принимали прямое участие в интервенции на Дону. Была здесь их военная миссия под руководством бригадного генерала Бригса. Они в переводе на английский выбросили все это. По всей видимости, неудобно: как-никак снабжали белую гвардию оружием, танками, обмундированием. В 20-м году я еще носил трофейную английскую шинель. Винтовки, пулеметы, орудия, гаубицы поставляли. Теперь вспоминать им об этом неудобно.
Шолохов не только прекрасный рассказчик. Он спрашивает и умеет слушать. Как там на БАМе, Атоммаше?
С пытливой заинтересованностью Шолохов слушает рассказ о молодых ребятах, их горячих буднях. Замечает:
– Это хорошо. Кому жить, кому пользоваться этим – тому и строить. Комсомольский закон.
На одном из наших вопросов задержал взгляд. Задумался. Потом спросил:
– А почему вас интересует поездка на фронт летом сорок первого?.. В том, что писатели поехали на фронт, ничего героического не было.
Помолчали. Но потом так получилось, что, о чем бы ни шел дальше разговор, Шолохов снова и снова возвращался к той поездке. Вспоминал ее в деталях, фактах:
– Когда мы ехали на фронт, нас вызвали в Главное политическое управление и сказали: «Смотрите, товарищи писатели, не посрамите земли русской». С таким наставлением мы поехали.
Кинохроника тех лет запечатлела приезд Михаила Шолохова, Александра Фадеева, Евгения Петрова в действующую армию, которой командовал в то время генерал-лейтенант, а впоследствии маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Наверное, у киношников было четкое репортерское задание: показать, что в грозный час наши лучшие писатели – в действующей армии, с воюющим народом. У камеры короткий шаг. Бодрый, уверенный тон. В кадрах – минуты фронтового затишья. Солнце в августовской листве. Взгляд киноленты обрывается на взгорье армейского наблюдательного пункта. И вот в разговоре с Шолоховым мы еще раз убеждаемся, что самое важное осталось за кадром: недостает тяжелых и долгих солдатских будней, пыли, подвига и горя войны. Уже в ту поездку Шолохову пришлось побывать в самом пекле, на полюсе мужества – в солдатском окопе.
– Вот такой эпизод… Нужно было перебраться на командный пункт полка. А немец вел огонь по площадям, все усиливая его. И место вроде неприметное, но «рама» надыбала наше движение. Огонь стал довольно плотный. А надо идти. Взял я красноармейцев, пошли. Наше движение заметили – накрыли огнем. Залегли. Красноармеец грызет горбушку, говорит: «Убьет, товарищ Шолохов. Давайте возвертаться».
Шолохов рассказывает тихо, спокойно, без нажима, как будто вызывает из памяти и снова переживает незабываемое. Слушаешь его и вздрагиваешь от мысли: все могло случиться, война есть война. На передовую под вражеским огнем пробирался вместе с солдатом не юноша, исполненный отваги, а писатель, уже названный великим во многих странах мира. Писатель, поседевший над страницами «Тихого Дона» и «Поднятой целины». В тяжкий час он становится солдатом. Он делит с народом-воином нелегкую судьбу.
Таким путем добывался материал для «Науки ненависти», «Они сражались за Родину», «Судьбы человека» – наших правдивых книг о войне.
Уже на второй день войны писатель переводит в Фонд обороны СССР Сталинскую премию, полученную им за роман «Тихий Дон» весной 1941 года. В телеграмме, направленной в ЦК партии, он выражает готовность в любой момент «встать в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии и до последней капли крови защищать социалистическую Родину».
В самые трудные дни под Сталинградом Шолохов скажет одному из солдат:
– Хочется хорошее написать. Вот хожу по окопам, присматриваюсь, учусь у вас, изучаю солдатскую жизнь, бывальщину. А потом напишу. Обязательно напишу.
И солдаты доверчиво открывали Шолохову свою душу. Фронтовой окоп был главной точкой прикрепления писателя Шолохова в те суровые дни. Надо быть лицом к лицу с войной, чтобы написать такими все видящими словами:
«Горящий танк, с взревевшим словно от нестерпимой боли мотором, повернут под прямым углом, ринулся в сад, пытаясь сбить пламя о ветви поверженного огнем густого вишенника.
Ослепленный и полузадушенный дымом водитель, наверное, плохо видел: на полном ходу танк попал в пустой, заброшенный колодец, ударился о выложенную камнем стенку и, накренившись, приподняв дышащее перегретым маслом черное днище, так и застыл там, обезвреженный, ожидающий гибели. Все еще с бешеной скоростью вращалась левая гусеница его, тщетно пытаясь ухватиться белыми траками за землю, а правая, прогибаясь, повисла над взрытой землей, бессильная и жалкая».
Маршал Конев так скажет о встрече в сорок первом, в самое трудное для Родины время:
«Не скрою, в те дни это было для нас большой моральной поддержкой. Кроме всего прочего, это создавало уверенность, что передовая наша интеллигенция готова до конца разделить нашу участь и, веря в окончательную победу, выдержать тот страшный натиск немцев, который уже привел их на дальние подступы к Москве».
У рукописей Шолохова тоже фронтовая судьба. В спешке отступления не смогли их вывезти. В тот день погибла мать писателя… По какой-то чисто фронтовой, невероятной случайности рукописные страницы «Тихого Дона», разбросанные по улице и обреченные на гибель, нашел наш офицер-танкист. То было самое необычное хранилище на свете!.. Всю войну этот бесценный архив возили в боевом танке. И только после победы, осенью сорок пятого, танкист передал рукописи в Вешенскую.