Михаил Строгов
Шрифт:
На следующее утро, в шесть часов, Михаил Строгов вновь пустился в путь с намерением покрыть за этот день расстояние в восемьдесят верст (85 километров), отделяющее Каинск от Убинска [68] . Верст через двадцать он вновь оказался в болотистой Барабинской степи, где никакой канализации уже не было и почва скрывалась порой под слоем воды в целый фут глубиной. Дорога угадывалась с трудом, но благодаря его исключительной осторожности переход обошелся без приключений.
[68] Тогдашнее село Убинское (на территории современной Новосибирской области).
Прибыв в Убинск, Михаил Строгов дал коню отдохнуть ночь, ибо на следующий день хотел без остановки проскакать те сто верст, что лежат меж Убинском и селом Икульское. В путь отправился с первыми лучами солнца, но, как нарочно, почва Барабы на этом перегоне становилась все более и более мерзкой.
Действительно, воды проливных дождей, прошедших несколькими неделями раньше, скопились в узком котловане между Убинском и Колмаковом словно в водонепроницаемом корыте. И в бесконечной сети болот, прудов и озер почти не осталось перемычек. Вдоль одного из таких озер — достаточно значительного, чтобы его, под китайским названием Чан [69] , удостоили включения в перечень географических имен, — пришлось с невероятными муками пробираться около двадцати верст. Этим объясняются задержки, которых при всем своем нетерпении Михаил Строгов не мог избежать. И все же, не купив в Каинске повозки, он поступил дальновидно, проскочив на коне там, где с повозкой застрял бы непременно.
[69] Озеро Чаны в современной Новосибирской области.
Добравшись к девяти вечера до Икульского, Михаил Строгов остановился здесь на всю ночь. В этом затерянном посреди Барабы поселке новостей о войне не слышали вовсе. По самому своему расположению, оказавшись внутри вилки из двух татарских колонн, двигавшихся одна — на Омск, вторая на Томск, эта часть провинции оставалась пока в стороне от кошмаров нашествия.
Природные неприятности пошли наконец на убыль, и при отсутствии новых задержек Михаил Строгов надеялся уже завтра выбраться за пределы Барабинской степи. Стоит ему одолеть еще сто двадцать верст (133 километра), отделяющих его от Колывани, и перед ним вновь откроется хорошая дорога.
От этого важного пункта до Томска ему останется ровно столько же. И с учетом складывающихся обстоятельств он, вероятнее всего, объедет этот город, по слухам, занятый Феофар- ханом.
Однако если в таких селениях как Икульское или Каргинск [70] , которые Строгов проехал на следующий день, было сравнительно спокойно — ведь они находились еще в Барабе, где продвижение татарских колонн было бы крайне затруднено, — то не следует ли опасаться, что на более богатых берегах Оби, где особых физических препятствий уже не будет, гораздо больших бед придется ждать от человека? Такое казалось вполне возможным. Во всяком случае, при необходимости Строгов без колебаний оставил бы иркутскую дорогу. Правда, двигаясь через степь, он рисковал остаться без пропитания. Ведь там не проложено дорог, не встречается ни городов, ни деревень — разве что редкие одинокие хутора или лачуги бедняков, пусть даже гостеприимные, но у них не слишком-то разживешься! И все же колебаться не приходилось.
[70] Каргинск — очевидно, село Карганское (современный Карган на берегу озера Убинского в Новосибирской области).
Наконец, к трем с половиной вечера, миновав почтовую станцию Каргатск [71] , Михаил Строгов оставил позади последние низины Барабы, и под копытами его коня вновь зазвенела твердая и сухая сибирская земля.
Из Москвы он выехал 15 июля. Значит, нынче, 5 августа, с учетом более семидесяти часов, потерянных на берегах Иртыша, со времени отъезда прошел 21 день.
До Иркутска ему оставалось еще 1500 верст.
[71] Каргатск — современный Каргат (Новосибирская область).
Глава 16
ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ
У Михаила Строгова были основания опасаться роковой встречи среди равнин, лежащих за Барабинской степью. Истоптанные копытами поля говорили о том, что татары здесь уже побывали, — к этим варварам вполне подходили слова, сказанные о турках: «Там, где прошел турок, трава уже не взойдет!»
Понятно, что, проезжая эту местность, Михаил Строгов старался соблюдать мельчайшие предосторожности. Поднимавшиеся над горизонтом завитки дыма указывали на догоравшие деревни и поселки. Кто поджег их — дозорные отряды, или границ провинции достигла уже армия эмира? Вошел ли в Енисейскую губернию сам Феофар-хан? Этого Михаил Строгов не знал и потому не мог принять какого-либо решения. Неужели в здешних местах не осталось ни одного сибиряка, чтобы ответить ему?
Две версты Михаил Строгов проехал среди полного безлюдья. По обеим сторонам дороги искал взглядом какое-нибудь обитаемое жилье. Но все избы, куда он заходил, были пусты.
За деревьями он заметил, однако, еще одну догоравшую хижину. Подъехав ближе, увидел в нескольких шагах от пепелища старика в окружении плачущих детей. Молодая еще женщина, вероятно его дочь, мать малышей, опустившись на колени, блуждающим взором озирала горестную картину. Она прижимала к груди двухмесячного младенца, которому молока ее скоро могло не хватить. А вокруг — одни руины и запустение!
Михаил Строгов подошел к старику.
— Ты можешь ответить мне? — спросил он тихо.
— Говори, — сказал старик.
— Татары здесь проходили?
— Да, коли мой дом в огне!
— То была армия или только отряд?
— Армия, коли поля наши истоптаны вдоль и поперек!
— Под командой эмира?
— Эмира, коли воды Оби покраснели от крови!
— А Феофар-хан уже в Томске?
— В Томске.
— Не знаешь, захватили татары Колывань?
— Нет, коли город еще не горит!
— Спасибо, друг. Могу я что-нибудь сделать для тебя и твоих?
— Ничего.
— До свиданья.
— Прощай.
И Михаил Строгов, положив двадцать пять рублей на колени несчастной женщины, у которой даже недостало сил поблагодарить его, тронул коня и продолжал прерванный было путь.
Теперь он знал одно: проезда через Томск надо избежать любой ценой. Остается двигаться на Колывань, куда татары пока не дошли. И хорошо бы запастись там провизией на долгий переход. А затем сойти с Иркутского тракта и, переправившись через Обь, обогнуть Томск — другого выхода не было.
Выбрав этот маршрут, Строгов уже ни минуты не колебался. Пустив коня быстрой и ровной рысью, он устремился по прямой дороге, кончавшейся на левом берегу Оби, от которой его отделяло еще сорок верст. Найдет ли он паром, или же все суда разрушены татарами и придется перебираться вплавь? Там будет видно.
Что касается коня, изможденного до предела, то Михаил Строгов надеялся — только бы у животного хватило сил! — одолеть с его помощью этот последний перегон, — а уж в Колывани обменять его на новую лошадь. Строгов чувствовал, что бедняга может свалиться под ним в любой момент. Тем самым Колывань становился как бы новой точкой отсчета — начиная с этого города путешествие должно проходить в новых условиях. Пока путь его пролегает по разоренным землям, его по-прежнему ждут серьезные трудности, но если, обогнув Томск, он смог бы вернуться на иркутскую дорогу через Енисейскую губернию, захватчиками еще не тронутую, то достичь цели ему удалось бы за несколько дней.