Мика
Шрифт:
– Спорим, я первый разденусь?
– Так нечестно. На мне еще и кобура.
Он сбрасывал с плеч шелковые подтяжки и вытаскивал рубашку из штанов.
– Тогда тебе стоит поторопиться.
И я поторопилась.
7
Мика уже лежал на спине, пока я еще стаскивала шмотки. Зрелище голого Мики на фоне белых подушек и бело-золотого покрывала заставило меня застыть и уставиться на него. Нет, не только на пах. Как можно смотреть только на что-то одно, когда он весь лежит передо мной?
В
Мне не хватало разлива его волос вокруг лица, но он не стал расплетать косу, и я его не попросила. Иногда удобно, чтобы волосы не получали свободы, а то они, бывает, могут помешать.
– Как ты красив! – сказала я.
Он улыбнулся:
– А это не моя реплика?
Я взялась за пояс:
– Мне пояс и чулки снять или оставить?
– А ты сможешь снять белье, не снимая пояса? – спросил он.
Я завела большие пальцы под резинку кружевных трусиков и стянула их прочь. Жан-Клод отучил меня носить их под низ. Они, говорил он, нужны только для красоты. А на самом деле их следует надевать в последнюю очередь, тогда можно их снять первыми.
Этого я говорить, конечно, не стала вслух, потому что не знала, как Мика отнесется к напоминанию, что у меня и с другими мужчинами секс бывает. Он делился с ними нормально и вроде ничего против не имел, но вспоминать в процессе секса другого любовника – это просто дурной тон.
Минуту я простояла раздетая – только в поясе с чулками и туфлях на высоком каблуке. Стояла, пока его глаза не наполнились темнотой, которая заполняет глаза мужчин в тот момент, когда они понимают: ты уже не скажешь "нет". Что-то есть в этом взгляде от обладания, что-то такое, что говорит: "Мое". Не могу объяснить, но видела достаточно, чтобы знать: это общее для всех мужчин, по крайней мере иногда. А у женщин бывает такой же одинаковый взгляд? Может быть. А у меня? Без зеркала не узнать.
Он подобрался по кровати ко мне и сказал:
– Иди сюда.
Его пальцы обхватили мое запястье, притянули меня к кровати, но мне пришлось залезать туда, помочь ему меня втаскивать.
Он вел меня, пока мы не добрались до изголовья, и он затащил меня на большую подушку. Их было так много, такие высокие, я просто полусидела в них.
Я думала, Мика ляжет рядом со мной, но он не лег.
Отклонившись назад, он просто на меня смотрел.
– Bay! – Голос прозвучал как хриплое рычание. Совершенно невинное слово, сказанное с какой угодно интонацией, только не невинной. – Вот это вид!
Голос по-прежнему звучал с рычанием, хрипло, будто говорить было больно.
Он начал опускаться ко мне лицом, как медленно приближают губы для поцелуя. Потом остановился.
Он лизнул меня, и от такого ощущения разом разлетелись прочь мои мысли и чувства.
По его телу прошел спазм, содрогнулась спина, плечи, руки, пальцы сжали меня сильнее. Эти шартрезные глаза смотрели на меня снизу, и возникала иллюзия, что на этих зелено-золотых глазах лицо кончается.
– Боже мой, Мика, как мне нравятся твои глаза, когда вот так!
Он зарычал, и этот звук отдался во мне дрожью. Я вскрикнула, закинув голову и закрыв глаза. Рычание перешло в мурлыканье, мурлычущее рычание прошло по моей коже, дрожа, нарастая.
Тяжелое, сладкое тепло нарастало во мне, и тяжесть взорвалась приливом теплой радости, пронизавшей меня, захлестнувшей с головой, снова и снова, с каждым его движением, и это было наслаждение, которому нет конца. Я ловила ртом воздух, зажмуренные веки дрожали, во мне не осталось костей, я не могла шевельнуться. Разбитая, разрушенная, утонувшая в удовольствии. Кровать шевельнулась, Мика оказался на мне. Я пыталась открыть глаза, но могла лишь трепетать веками и видела лишь свет и темноту.
– Анита, – почти шепнул он, – как ты?
Я попыталась сказать, что хорошо, но звука не было. Подумать я могла, но пока что – ничего больше.
– Анита, скажи что-нибудь. Мигни, если меня слышишь.
Я смогла моргнуть, но даже перед открытыми глазами все плыло. Мир превратился в расплывчатые цвета. Я подняла большой палец, показывая, что все о'кей, потому что говорить было еще слишком трудно.
Он наклонился так близко, что лицо стало размытым пятном.
– А теперь я тебя трахать буду, – сказал он.
– Да, – сумела я шепнуть. – Да.
8
– Трахай меня, Мика, трахай!
Он облизал губы и проглотил слюну. Пульс метнулся у него на горле.
– Не хочу делать тебе больно.
– Будет больно – я скажу.
Он посмотрел на меня, и на лице его не было вожделения – была нервозность, неуверенность. Я знала, он хочет в меня воткнуться, но боится. Сколько женщин ранили его душу? Сколько говорили ему, что он урод, монстр, просто потому, что он так мужествен? Я села, потянулась, и даже от одного прикосновения у меня голова запрокинулась, из горла вырвался крик. Я таращилась на него, сама зная, что глаза у меня бешеные, у него тоже голова запрокинулась, глаза закатились под лоб.
Он наклонился и поцеловал меня, оторвался от поцелуя, упираясь руками в постель. Но тело его уже на меня давило.
От ощущения его тяжести я рухнула на кровать. Он навис надо мной, и я видела каждый дюйм его тела, ищущего путь.
Если бы я отпустила ardeur, то была бы больше для него готовой. Но мы оба хотели этого, хотели почувствовать это сопротивление.
На полпути он закрыл глаза и остановился, опустив голову, потом поднял ее и встретил мой взгляд. Всмотрелся, будто хотел понять, не вру ли я ему о своем желании.