Милфа
Шрифт:
Я усмехнулась.
"Устроиться там, откуда я убежала? Чтобы снова сбежать туда же? Какая ирония!"
— Я подумаю, — ответила я, понимая, что если не отвечу именно так, то наш разговор может затянуться.
— Подумайте, Дарья Евгеньевна, — Вазген сделал знак рукой своему водителю, и тот сразу завёл машину.
Я вышла, подождав пока тонированный внедорожник не скроется из виду.
На душе скребли кошки. Мне хотелось немедленно позвонить Никите, хотелось услышать его голос, успокаивающие слова, но сдержалась.
Позже,
Прошло полтора месяца, с тех пор как Ларкины покинули Россию. Лабрадора Джека они отдали каким — то дальним родственникам. Илюшка даже всплакнул по этому поводу: мой ребёнок скучал по собаке.
С Никитой мы были на связи. О Мадине он, по — прежнему, молчал — а я не спрашивала. Меня больше интересовало состоянии его мамы, которое, благодаря испанским специалистам, медленно, но верно улучшалось, правда о полном выздоровлении, конечно, речи пока не шло.
Никита, как и раньше, был нежен со мной, говорил о любви, присылал видео и фото, но я чувствовала, как что — то неуловимо менялось… Мне было невдомёк, почему он ничего не рассказывает о Мадине. Где она живёт, чем занимается, как часто они видятся? Рой вопросов без конца крутился в моей голове, которые я, почему — то, никак решалась ему озвучить.
В один из дней, я бродила по осеннему парку. Илюшку с Богданом после школы забрала Наталья и вечер у меня был свободный.
Медленно прохаживаясь по вечерней аллее, мой взгляд упал на сгорбленного старика, одиноко сидевшего на скамейке. Я сразу узнала его. Этим стариком оказался Генрих Соломонович Левин — мой университетский преподаватель, профессор, заведующий нашей кафедры.
Сердце сжалось от такого его сильно постаревшего вида, и я уже практически прошла мимо, но что — то меня заставило остановиться. Я вернулась и присела рядом.
— Здравствуйте, Генрих Соломонович. Вы меня не узнаёте?
Профессор слегка выпрямился, посмотрев на меня теми же острыми пытливыми глазами, что и пятнадцать лет назад.
— Дарья Щеглова, — кивнул он, назвав меня по девичьей фамилии.
— Да, Генрих Соломонович.
— Я хорошо помню вас, Щеглова. Вы были одной из лучших моих студенток.
Я улыбнулась. Генрих Соломонович всегда выделял меня среди остальных студентов и относился по — отечески. А однажды даже, предупредил не связываться с Андреем, называя того — талантливым прохиндеем. Андрей, помню, в свою очередь, пренебрежительно звал профессора мерзким старикашкой. Конечно, исключительно, за глаза.
— Как сложилась ваша судьба, Дарья?
— Была замужем… в разводе, есть сын. Теперь работаю и живу здесь, — в городе своего детства.
Генрих Соломонович внимательно посмотрел на меня.
— Всё — таки вы вышли замуж за этого прохиндея. А в итоге, — уехали из Москвы.
Я грустно улыбнулась и кивнула:
— Вышла. И уехала…
Старик
— Хорошо здесь, тепло, солнечно. И дышится легко после такого большого города, как Москва. Море лечит не только тело, но и душу.
"Не только море лечит душу, но и любовь…" — невольно подумала я.
Генрих Соломонович взглянул на свои ручные часы.
— Мне уже пора. Я отдыхаю в санатории, здесь недалеко. Мой сын очень переживает за моё здоровье.
— Вас проводить?
— Нет, Дарья, благодарю. Скоро за мной придёт помощница.
Через несколько минут к скамейке подошла пожилая улыбчивая женщина. Профессор отказался от нашей помощи и, с трудом поднявшись со скамьи, встал на ноги, опираясь на трость.
— Возвращайтесь в Москву, Щеглова, — неожиданно сказал он, прежде чем уйти. — Там ваше место.
И не дожидаясь моего ответа обратился к своей помощнице.
— Светлана Алексеевна, я попрошу вас записать кое — какую информацию для этой молодой леди.
— Конечно, конечно, Генрих Соломонович, минуточку!
Она порылась в своей сумке и достала отрывной блокнот с ручкой.
Профессор продиктовал ей по памяти номер телефона и адрес.
— У моего сына в Москве собственная адвокатская контора, небольшая, но довольно крепкая. Если вам нужна будет работа — обязательно позвоните ему. Прощайте, Щеглова. Всего вам доброго.
— До свидания, Генрих Соломонович. И вам всего доброго!
Я долго смотрела вслед уходящему, прихрамывающему профессору, вспоминая, каким он был бодрым и активным человеком пятнадцать лет назад. Необъяснимая тоска скрутила горло, я вдруг остро ощутила как всё — таки быстротечна наша жизнь, и еле смогла удержать непрошенные слёзы.
Приехав домой, не ужиная, налила себе бокал вина. Тоска всё ещё не отпускала. Я сначала позвонила сыну и, убедившись, что с ним всё в порядке, позвонила Никите.
Он очень долго не брал трубку, а когда, наконец, ответил, его голос показался мне странно запыхавшимся, словно он только что куда-то бежал, или…
— Даш… слушай… давай… созвонимся позже… я сейчас занят, — вместо обычного ласкового приветствия рвано проговорил он.
— Ладно, хорошо, — недоумевая ответила я.
Но тут меня бросило в жар, потому что отчётливо услышала, как женский голос протянул за заднем фоне:
— Никитаааааа, ну иди ко мне, я тебя ждууу, хочуууу ещё…
И тут же раздались гудки.
Я ошарашенно уставилась на смартфон. Потому что узнала этот голос.
Мадина!
Никита был с Мадиной!
23 глава
Отшвырнув от себя телефон, я заходила изо угла в угол с бокалом в руках. Потом остановилась, выпив залпом вино. Раз за разом я набирала номер Никиты, но абонент был вне зоны доступа. Сжала ладони в кулаки, призвала себя успокоиться.