Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)
Шрифт:
— Добро пожаловать, добро пожаловать, мои друзья. Желаете расположиться лагерем? — прогудел его голос.
Администратор принялся энергично трясти нам руки.
— Да, сэр,— ответил Ларри.
— Отлично. Ставьте палатки где вам угодно. Но лучше устроиться на свежеcкошенной траве. В высокой траве, в дальнем конце лужаек водятся змеи — кобры. Можете пользоваться душевыми и туалетами в бане, не стесняйтесь, к вашим услугам — бассейн. Мы очень рады вас принять. Вы что же, путешествуете по нашей стране на велосипедах?
— Да, из Нью-Дели в Непал.
— Замечательно. А откуда вы?
— Мы — американцы, а вот Джефф — из Новой
— А, американцы.— Тон голоса управляющего несколько поскучнел.
Индийцам было неприятно дружеское отношение Америки к Пакистану, их заклятому врагу.
— А сколько за номер? — поинтересовался Джефф.
— Обычно по восемьдесят рупий, но я могу предложить вам номер на троих за шестьдесят пять. Очень недорого. В американской валюте это восемь долларов.
— Сколько же за стоянку под открытым небом? — спросил Ларри.
— По пять рупий с каждого.
— Годится,— заявил Джефф. А нам шепнул: — Переночую в бане. Никто и не узнает.
Мы выбрали ровную, покрытую травой площадку по соседству с бассейном, швейцар выдал нам стол, три стула и три шезлонга. Потом, вытащив плитку, мы закатили пир из овощного рагу с дюжиной горячих чапати, за которыми Джефф слетал на улицу, к мангалу; официант из гостиничного ресторана вынес нам здоровую бутыль пива. Пока мы наслаждались едой, с улицы заглянул мужчина и предложил почти задаром постирать нашу одежонку, поэтому Джефф связал в узел свои пропылённые вещички и спровадил их с глаз долой. Потом подошёл гостиничный парикмахер, худощавый седой мужчина, таща с собой старый портфель, набитый шампунями и маслами для волос.
— Я хорошо мою волосы,— объявил он мне.
— О нет, спасибо. Я делаю это сама,— улыбнулась я.
— Нэ-шан-эл-лэ-тии? — спросил он, старательно выговаривая заковыристое слово.
— Я американка.
— Хм-м, а-мей-ри-кан. Да, а-мей-ри-кан была. Была! — воскликнул он, перерывая пачку древних пожелтевших бумажек у себя в портфеле.
Он вытащил письмо, адресованное на его имя, датированное 1968 годом, и протянул его мне. Оно было от дамы из Омахи. Дама рассыпалась в похвалах этому человеку за тот огромный труд, вложенный им во все «головомойки», которым она добровольно подвергалась, живя в отеле «Лори» во время визита в Тадж-Махал. Пробежав глазами письмо, я взглянула на парикмахера. Его просто распирало от самомнения, и он постучал по письму длинным смуглым указательным пальцем.
— О-ма-ах, А-мей-ри-ка. Бо-ольшой важный сити. Ей очень нравилась моя работа. Теперь я мою ваши волосы. Будете очень довольны.
— Спасибо, но у меня чистые волосы. Я только что их помыла.
— Может быть, я приду завтра.— Он откланялся и быстро засеменил прочь.
На другой день в шесть утра мы втроём катили на другой конец Агры полюбоваться рассветом над Тадж-Махалом. С недосыпа Джеффа слегка покачивало.
— В этой бане до чёрта москитов и крыс,— жаловался он.— Просто глаз не сомкнуть.
Город только-только просыпался. Никакого движения, все лавки закрыты. Выбравшись из постелей, люди напевали, разбредаясь по лавкам и спеша по тротуарам, всюду проникал аромат горячего чая и чапати. «Ранние пташки» приветливо махали и улыбались нам. Несмотря на то что улицы были усеяны грязью, мусором и навозом, а горожане бедны, в это утро меня наполняли самые тёплые чувства к Агре, к Индии и её людям. Любуясь тем, как солнечные лучи озаряют Тадж-Махал, как его мраморная громадина цвета слоновой кости вдруг на глазах начинает нежно розоветь, я радовалась, что приехала в Индию.
На другой день занемог Джефф.
— Не могу унять понос, а в животе жуткая резь, но всё равно сегодня я еду с вами,— объявил он поутру.
Управляющий отелем «прописал» ему йогурт и массаж, поэтому Джефф опрокинул внутрь пиалу тёплого свернувшегося молока из ларька через улицу, в то время как швейцар вызывал массажиста. После массажа Джефф собрал свои вещички, мы попрощались с персоналом отеля, поблагодарив всех за гостеприимство.
В пятидесятимильном броске из Агры в Майнпури Джеффу пришлось незаслуженно тяжко. Он несколько раз останавливался и садился у дороги, держась за живот и кривясь от боли. Всякий раз, когда он передыхал, с окрестных полей сбегались крестьяне посмотреть на нас. Оказавшись в столь жалком и несчастном положении, люди обычно не любят, когда на них пялят глаза, и Джефф не был исключением. До самого вечера он не мог избавиться от чувства, будто на него таращатся.
— В этой проклятой стране ничего нельзя сделать без того, чтобы на тебя не глазели! — орал он прямо в любопытные лица.— Даже поблевать в одиночестве и то нельзя. Вы что, голубчики, собираетесь торчать здесь и смотреть, как я буду помирать? Пожалуй, я даже не прочь сдохнуть, только бы вы на меня больше не пялились!
Этой ночью в Майнпури, после моей неожиданной встречи с обезьяной на крыше гостиницы, Джеф рухнул на койку и уснул, постанывая от боли. К утру прекратились мучившие его рези, но не понос; и, к несчастью, теперь несло уже всех троих.
Первым за дверь пулей вылетел Ларри и понёсся к бадье на крыше. Проснувшись, Джефф проорал своим взбунтовавшимся кишкам: «О, Господи, пожалуйста, погодите минутку!» — и стремглав ринулся следом за Ларри. К этому времени я тоже уже вполне проснулась, и мне пришлось хуже не бывает. Не ждать же мне было, пока Джефф и Ларри закончат дела на крыше.
Я выскочила из номера и устремилась по коридору к душевой. Собственно, душем в этой крохотной комнатушке и не пахло, там просто стояла трехфутовой высоты металлическая бочка, наполненная водой. В бочке плавал банный ковшик для того, чтобы зачерпнуть воды и опрокинуть её на себя. В одной из стен душевой на уровне пола виднелось небольшое отверстие, в которое, вероятно, должна была стекать вода. Из-за подозрительного слоя пены и дохлых жучков, затянувшего поверхность буроватой воды в бочке, ни один из нас прошлым вечером не потрудился «принять душ».
Вломившись в душевую, захлопнув и заперев за собой дверь, я только успела пристроиться на корточках возле канализационной дыры, как... Закончив, я зачерпнула ковшом воды из бочки, а затем опрокинула его содержимое на пол, пытаясь смыть то, что я «натворила», в отверстие. Но вместо того чтобы выплеснуться в дыру, вода отхлынула от моей кучки и устремилась под дверь, к противоположной стене каморки. Я пристально уставилась на пол: он имел уклон в сторону, явно противоположную «канализации». «Ох, теперь тебе и правда конец, Барб»,— бранила я себя. Я с отвращением и яростью глядела на пол и на то, что я тут натворила. «Прикрою-ка я это,— подумала я.— Прикрою, и мы съедем из гостиницы раньше, чем кто-нибудь обнаружит, что я наделала». Я сгребла полную пригоршню каких-то лоскутьев со стула, стоящего рядом с бочкой, и забросала ими улику; затем поспешила к себе в комнату и принялась паковаться как можно быстрее.