Миллион лун
Шрифт:
— На лестнице долго, — оценил Игнат Викторович и направился к лифту. Я поспешил за ним, ожидая от лифта еще каких-нибудь странностей. Но лифт оказался удивительно скучным, обыкновенным, совершенно чистым, и с лампой дневного света наверху. Мы поднялись на третий этаж, коридор которого был огорожен от лестницы дверьми с мутными зелеными стеклами, и сразу же столкнулись молоденькой блондинистой девушкой. Одета она была во что-то воздушно-легкое, ввиду чего глаза непроизвольно опускались туда, куда приличным молодым людям смотреть не положено, а
Девушка рыдала. Громко. Навзрыд. Слезы стекали по блестящим щекам, вслед за тушью, оставляющей неровные дорожки на милом личике.
Мне сразу же захотелось обнять ее и успокоить, погладить по пышным светлым кудрям. В крайнем случае, сказать что-нибудь одобряющее. Рыдающие девушки вообще всегда вызывают во мне чувство жалости. Правда, придумать слова одобрения я не успел.
— Юлик! — рявкнул Игнат Викторович, да так, что я подпрыгнул от неожиданности, — кто разрешил открывать тринадцатый?!
— Да… я… постучали… — всхлипывая, произнесла Юлик, голос ее задрожал и она снова зашлась в рыданиях.
Игнат Викторович потряс в воздухе могучим кулаком.
— Постучали! — сказал он, — и что? Постучали, и сразу открывать? Ты сколько у нас работаешь, Юлик?
— Почти год, — всхлипнула Юлик, тыльной стороной ладони стирая с щеки поплывшую тушь.
— Вот. И хочешь мне сказать, что ни разу не слышала про тринадцатые номера?
— Слышала, как же не слышать-то… Но я не ожидала! Ни разу до этого не стучали, а тут… ну я бросилась с ключами… — каждое ее слово прерывалось протяжным всхлипом. В конце концов, Юлик разрыдалась снова.
Мы с Игнатом Викторовичем переглянулись. Он неуверенно хмурил бровь. Рыдания продолжались еще минуты полторы. Затем Игнат Викторович не выдержал, привлек Юлик к себе, приобнял и мягко погладил по волосам:
— Ладно, не реви, разберемся. — Сказал он уже без былой суровости в голосе, — Ключи-то у тебя?
— В замке, — глухо всхлипнула Юлик. Игнату Викторовичу она едва доставала до плеч, — там остались, в тринадцатом… Я увидела, испугалась, ну и…
Она кивнула в сторону, и в этот момент я увидел то, что творилось в коридоре, за спиной Юлик.
Пол коридора был усыпан белым нетронутым снегом, который искрился на свету и кружился, словно разгоняемый невидимыми вентиляторами. Третья дверь справа была распахнута, и из нее вырывался вихрь снежинок. Снежинки взмывали под потолок, кружились, а потом оседали по полу. Мне даже показалось, что я слышу тихое завывание ветра. А напротив двери уже успел вырасти ощутимым полуметровый сугроб.
Зима в гостинице в самый разгар лета?
Я почувствовал, как пол уходит из-под ног. Я поймал взглядом сверкающие белоснежные искорки. Я увидел связку ключей, болтающуюся из замочной скважины распахнутой двери. Я сделал глубокий вздох.
— Что это?
— А ведь я предупреждал, чтобы кодовые замки поставили, — неизвестно к кому обращаясь, произнес Игнат Викторович, — вечно проблемы с этими архитекторами. Ну, поглядите, заладили одно и тоже — нужно, нужно, а сами ничего не делают. А я им ведь говорил, что во всех цивилизованных странах уже давно идет двенадцатый номер, а следом уже четырнадцатый. И никаких тринадцатых, и проблем нет. Поэтому они и цивилизованные, и живут лучше, без всяких проблем.
Я осторожно дотронулся до большого плеча начальства, предчувствуя, что сейчас произнесу несусветную глупость:
— Там кондиционер сломался, что ли?
Юлик вдруг резко перестала рыдать и подняла на меня большие красивые глаза. Игнат Викторович усмехнулся:
— Можно сказать и так.
— А вы кто? — спросила Юлик, уже не всхлипывая, — новенький? Игнат Викторович, вы нам новенького взяли? Ну, наконец-то!
— Я еще не совсем новенький, — смутился я.
— Я надеюсь, что вас возьмут, — заявила Юлик решительно.
— Так, Колесникова, марш на рабочее место! И чтобы до закрытия смены привела себя в порядок! — пресек флирт Игнат Викторович.
— Но…
— О наказании за халатное отношение к работе я еще с тобой поговорю!
Юлик нахмурилась, с вызовом развернулась на каблуках и, распахнув дверь на лестницу, исчезла из поля зрения.
Игнат Викторович покачал головой:
— Ну, как можно на нее злиться? — спросил он, глядя на меня.
— Я тоже так думаю.
— Рано тебе еще об этом думать.
Мы одновременно посмотрели на дверь. Мне показалось, что я услышал слабый скрип и похрустывание, словно кто-то шел по снегу. Игнат Викторович нахмурил густые брови.
— Что здесь происходит? — спросил я тихо.
Из-за двери валили уже густые хлопья снега, а по линолеуму растекались грязные лужицы. Так ведь и на нижний этаж протечь может!
— Этот ваш Антон ничего больше не говорил? Про специфику работы, например? — Спросил Игнат Викторович тоже шепотом, — у нас вообще гостиница со странностями.
Я покачал головой. Антон даже не намекнул на двери, из-за которых валит снег. Если начистоту, он вообще ничего не рассказывал про гостиницу. Отделался поверхностным объяснением, зараза.
Игнат Викторович буркнул нечто вроде: «Я так и думал», и направился к двери, оставляя на быстро тающем снегу рыхлые следы.
Я хотел было последовать за ним, но не решился:
— А он что-то должен был сказать? — спросил я вслед с надеждой.
Игнат Викторович приложил палец к губам и жестом подозвал меня к себе. Робость пришлось подавить.
Признаюсь, я не без боязни ступил на белое полотно снега. Почему-то я вдруг подумал о том, что увижу за дверью совсем не гостиничный номер. Там раскинется прекрасный зимний пейзаж: огромная заснеженная равнина, редкие деревца, согнутые под тяжестью снега, а далеко на горизонте — горы, макушки которых не видно среди сплошных серых туч. Но тучи еще далеко, а здесь, перед нами, светит яркое солнце и чистое голубое небо… Бред конечно, глупости, но сделать второй шаг мне удалось с трудом.