Миллион лун
Шрифт:
— А что происходит?
— Увидишь! — туманно ответила Юлик.
— Сговорились?
Юлик одарила меня лучезарной улыбкой, но больше ничего не сказала. Мы прошли по коридору, мимо жилых номеров, мимо двери с большой табличкой «АРХИВ», мимо каких-то рабочих, разматывающих провода по полу и делающих дырки дрелью на уровне моей головы. Здесь, кажется, вовсю кипели ремонтные работы. Пахло свежей краской, опилками. Стучали молотком. Стена справа красовалась ободранным боком, недавно наложенной шпатлевкой и кусками наклеенных газет.
— Ремонт! — констатировал Игнат Викторович без особой необходимости, и переступил через банку с клеем «ПВА», — плановый, между прочим.
При его появлении, рабочие принялись за дело с удвоенной силой. Молоток застучал чаще.
Игнат Викторович остановился, оглядывая коридор. Дотронулся до стены и несколько секунд разглядывал серую массу на пальцах.
— Скоро примемся за жилые номера! — наконец, сказал он со зловещими нотками в голосе, — по плану.
Из-за поворота неожиданно показалась Ангелина собственной персоной. Подмышкой у нее удобно разместился пучок разноцветных проводов. В одной руке Ангелина держала развернутый лист, в другой — лопатку для шпатлевки. Увидев нас, она застыла, хлопая огромными ресницами из-за очков.
Игнат Викторович удивленно всплеснул руками:
— Ангелина, а ты что здесь забыла? — воскликнул он, — я же просил проконтролировать тринадцатые номера! Чтобы замки повесили через два дня.
Даже если Ангелина и растерялась, то не подала вида. Только еще пуще захлопала ресницами.
— Я, Игнат Викторович, за материалом спустилась, — сказала она, — кое-что необходимо для работы, понимаете. Просто так новые замки не повесить. Нужно подобрать достойную цветовую гамму, чтобы не бросалось в глаза. И краска нужна, вот…
Хотя никакой краски возле Ангелины не наблюдалось, она помахала лопаткой для шпатлевки.
— Ага. Давай, дуй наверх и занимайся работой, — заключил Игнат Викторович, — бегаешь вечно за новыми материалами! А работа стоит! Смотри мне, оштрафую!
Ангелина согласно закивала, обогнула и нас и рабочих и заспешила по коридору.
— Чертовка. — незлобно сказал Игнат Викторович вслед, — хороший работник. Только это ее маниакальная охота за новыми материалами для дизайна! Столько денег тратить в мирах — ужас! Я бы был поэкономней на ее месте…
Мы свернули еще раз, миновали последних рабочих, радостно сдиравших паркет, и уткнулись в дверь. На двери, чтобы никто не перепутал, висела табличка, поясняющая: «Подвальное помещение. Посторонним лицам вход воспрещен». У меня мелькнула мысль, что я, скорее всего, подхожу под определение «посторонних». А Игнат Викторович вынул из кармана большой желтый ключ и вставил его в замок. Ключ провернулся легко и бесшумно. Дверь приоткрылась внутрь, обнажая темноту, выпуская запах сырости и легкой затхлости.
— Я же говорила, что там лампы перегорели! — шепнула Юлик недовольно, — и пауки!
Игнат Викторович молча, по-директорски, толкнул дверь и первым бесстрашно ступил в темноту. Я заметил, что он шарит рукой по стене. В следующую секунду щелкнул выключатель и откуда-то снизу, из глубины подвала, радостно замигали светлые огоньки. Запах затхлости, правда, остался.
— Нет здесь никаких пауков! Пойдемте, дамы и господа.
— Мне лучше знать, есть они здесь или нет. — Прошептала Юлик, зябко поежившись.
Температура действительно оказалась заметно ниже, чем в коридоре. Сразу за дверью начиналась лестница. Игнат Викторович стал спускаться первым, ловко переступая через ступеньку, удивительно легко и свободно. Мы последовали за ним.
Свет становился все ярче, воздух же, наоборот, все более спертым. Стены по обе стороны лестницы были серыми и шершавыми. Кое-где виднелись трещины, поросшие зеленоватой плесенью. Откуда-то гулко капала вода. Каждый наш шаг отдавался эхом. Гнетущее впечатление, в общем. Совсем не похоже на подвал межпланетной гостиницы.
Мы спускались не больше минуты, но мне показалось, что прошло много больше. Особенно когда я дотронулся до холодной стены, и мне вдруг показалось, что по пальцам пробежало что-то маленькое, противное, мерзкое…
— А я говорила! — радостно воскликнула Юлик, когда я с воплем едва не скатился с лестницы вниз.
— Предрассудки! — почему-то сказал Игнат Викторович, — никого здесь отродясь не было… да и не может быть. Сама знаешь, не маленькая.
Юлик согласно кивнула, выудила из сумочки пачку сигарет и зажигалку, обратилась ко мне:
— Но лучше до стен не дотрагивайся. А то мало ли что…
Подвал оказался небольшой почти квадратный. Пол был земляной, холодный — чувствовалось даже сквозь обувь. Воздух же, наоборот, обжигал легкие и казался тугим и вязким. На лбу мгновенно выступили капли пота.
Гулкое эхо наших шагов звучало не случайно — подвал был пуст. В углу валялась картонная коробка с разодранными полями. На одном боку выступала надпись, сделанная жирным размашистым почерком: «МОЕ. НЕ КАНТОВАТЬ». На стене слева висел большой советский плакат, на которой большой советский гражданин указывал на меня большим советским пальцем и грозно вопрошал большими советскими буквами: «А ты записался в ВЛКСМ?». Точно такой же плакат висел в кабинете моего предыдущего начальника, прямо за его спиной. Когда я заходил в кабинет, то сначала видел гигантский перст, читал вопрос, а уже потом замечал за столом директора…
В двух-трех шагах впереди стояла дверь. Обыкновенная, деревянная, выкрашенная в белый, с круглой металлической ручкой. На двери висела табличка, совсем маленькая, темно-зеленого цвета, на которой белыми крохотными буковками было написано: «Опасно для жизни». Казалось бы — милее некуда. Но, прочитав надпись, я вдруг резко ощутил холодок, пробежавший по шее. Что-то совсем не хотелось мне открывать эту дверь. Я вспомнил Настин рассказ про Прошлое и Будущее. Там, за дверь, начинается Вселенная. Там пустота…