Миллион за улыбку

Виталий Николаевич Карташов.

Ольга Федоровна Карташова.

Геннадий Карташов.

Евгений Михайлович Бабкин.

Феофилата Понтиевна Подушкина.

Нина Фомина.

Комната в старом московском доме. Здесь живет Феофилата

Понтиевна Подушкина, пенсионерка лет семидесяти. Родных у нее нет, но Феофилата Понтиевна не чувствует себя одинокой. У нее две комнаты, одна из них проходная, в которой она и живет, а другую сдает, но не шумным первокурсникам-студентам, а людям, как-то уже умеющим обеспечить себя и уплатить за квартиру не какие-нибудь полсотни или сотню, а несколько сотен рублей. В настоящее время у Феофилаты Понтиевны живет юноша... впрочем, уже и не очень юноша — ему что-то около двадцати пяти лет. Зовут его Геннадий Карташов. Занят он серьезным делом — пишет кандидатскую работу. Он художник, но не тот, что рисует беспредметные пейзажи, следя из года в год за ростом одной березки, и портреты, похожие на раскрашенные фотографии; совсем напротив, он художник по мебели, а если точнее сказать, по новой мебели для современных квартир, которые строятся в изобилии в Москве и по всей стране. Можно понять трудности жизни Геннадия Карташова на данном этапе, ибо все, что его окружает в квартире Феофилаты Понтиевны, вопиет замыслам молодого художника. В комнате стоят: пузатый шкаф, в котором не пиджаки да узкие брючки вешать, а жить в случае чего можно; под стать шкафу — комод с огромными ящиками и бронзовыми ручками; большой диван со старой, выцветшей обивкой, — место, где Геннадий забывается тревожным сном. На круглом столе, покрытом потертой бархатной скатертью, постелена газета. На нем стоят крупные модели — образцы проектируемой Геннадием мебели: стулья, кресла, диваны, книжные полки. Если прибавить к этому тяжелые старые гардины, среди которых выделяются портреты одного и того же человека, сфотографированного всякий раз в одежде жокея, но все у разных лошадей, да висящую над диваном гитару, то можно и закончить описание жилища, в котором мы застаем Геннадия Карташова малюющим ученическими красками модель ультрасовременного кресла. Геннадий сосредоточен, насвистывает какую-то популярную песенку из кинофильма. Он даже не замечает вошедшую в комнату Феофилату Понтиевну, молча остановившуюся у порога. Одета Феофилата Понтиевна для своих семидесяти лет излишне пестро, но мы об этом упоминаем не в осуждение ее, а просто для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, насколько еще жизнелюбива и бодра Феофилата Понтиевна.

Подушкина. Ясное дело, в такой мебели им задерживаться негде!

Геннадий(не поднимая головы). Кому это — им?

Подушкина. Клопам, Геннадий Николаевич.

Геннадий. Клопам? Не проектируются.

Подушкина. Они без проектов появляются. Ты думаешь, в новые дома все люди с новой мебелью переселяются? Пойди найди... На картинках красивая, а в жизни отсутствует.

Геннадий(продолжая красить). Будет и в жизни, Феофилата Понтиевна.

Подушкина. У меня лично доверия к новой мебели нет.

Геннадий. Это почему же?

Подушкина. Очень она хрупкая. Сядешь в кресло — на паркете окажешься.

Геннадий. Она прочней старой.

Подушкина. Прочней старой не бывает! Живешь в этой комнате. А знаешь ее историю?

Геннадий(продолжая работать). Частично.

Подушкина. Супруг мой, Никодим Иванович, был человек легкого веса. По купеческой, то есть по отцовской, линии не пошел... Любил лошадей, стал жокеем. (Указывая на один из портретов.) Вот он после выигрыша с кобылкой Мерседес.

Геннадий. Мерседес — теперь автомашина.

Подушкина. Известно, с прибавкой «бенц»... Тогда же была кобылка, без прибавки. (Указывая на шкаф). В этом помещении Никодим Иванович однажды проспал восемнадцать часов! Искали-искали... Пока от нафталина чихать не начал...

Геннадий. Что же он в шкаф-то?

Подушкина. Не то мои именины были, не то Марицы...

Геннадий. Марица — ваша родственница?

Подушкина. Кобылка, белая в яблоках... Другой раз в комоде заснул. Да как устроился! Завернулся в пододеяльник. Ящик задвинул. Искали-искали...

Геннадий. Нашли?

Подушкина. Пригрезилось ему, что захоронили, — он и заплакал. Представляете состояние? Человек плачет, а мы найти не можем! Определили: рыдающие звуки идут из комода! Открыли — там! Вот это мебель! В ней, если что, и жить можно.

Геннадий. Надеюсь, вы ее сдавать в качестве жилья не собираетесь?

Подушкина. Веселый ты юноша, а себя не жалеешь. Весна, соловьи поют, девушки в легких платьях ходят...

Геннадий. Все в свое время, Феофилата Понтиевна.

Подушкина. Не откладывай прелести жизненные. Сегодня не знаешь, что будет с тобой завтра. Я Никодиму говорила: «Сократи порции...» Он: «Да, да». А однажды так, извиняюсь, нажрался — полез к Сильве целоваться.

Геннадий. Сильва — кобылка?

Подушкина. Карая, не признала, насмерть зашибла! Скончался Никодим Иваныч, не охнув. А мебель стоит...

Геннадий. Спать здесь хорошо.

Подушкина. Ежели женишься, и вдвоем на диванчике поместитесь.

Геннадий. Диссертацию защищу — подумаем о радостях жизни.

Подушкина. Радости жизни? Кто знает, где начинаются, где кончаются... Кефир и творог принесут — брать?

Геннадий. Конечно. И две бутылки молока.

Подушкина. А сырки ванильные?

Геннадий. Сырки не надо.

Подушкина. Недорогие они.

Геннадий. Не люблю их.

Подушкина. Когда угощала, ел с охотой.

Геннадий. А-а, теперь разлюбил!

Подушкина. Хлеб брать какой?

Геннадий. Черный.

Подушкина. Изнуряешь себя.

Геннадий. Я люблю черный.

Подушкина. А когда угощала, ел белый...

Геннадий(серьезно). Вы же знаете, стипендия — не разгуляешься. Комната стоит...

Подушкина. Комната стоит — сколько стоит. За амортизацию мебели не беру.

Геннадий. Насчитывайте.

Подушкина. За спокойного жильца сама доплатить готова. А чего тебе брат не помогает?

Геннадий. Когда надо, помогает.