Миллионерша желает познакомиться
Шрифт:
— Папин друг по фамилии Севрюгин жаждет поехать на кладбище, навестить могилу.
— Ты с ним поедешь?
— Конечно.
— Тогда может и мне? Если честно, я скучаю без папы, хотелось бы убедиться, что он где-то есть, ну, ты понимаешь… — Если честно, то не очень-то я понимала, но возражать не стала.
Мы договорились встретиться возле ресторана и я отправилась на Гвардейскую, по дороге размышляя о словах Ритки, и в самом деле вдруг начала что-то понимать.
Еще сворачивая с проспекта, я заметила машину мачехи, приткнувшуюся рядом с навороченным «Мерседесом»,
— Где они? — спросила Ритка, подходя ближе.
— Наверное, в ресторане, — ответила я, и мы пошли в ресторан.
Стоило нам оказаться в небольшом холле, как откуда-то сбоку выпорхнул молодой человек и спросил с поклоном:
— Вы Мария Анатольевна?
— Она, — ткнула в меня пальцем Ритка, потому что обращался он к ней.
— Прошу вас сюда.
Мы свернули в коридор, который закончился дверью, молодой человек распахнул ее и мы вошли в маленький зальчик, в котором стояли три стола. За одним сидели двое мужчин, один высокий и худой, второй здоровяк с широким лицом и туманным взглядом.
— Здрасьте, — неуверенно начала я. — Я — Маня, вы, то есть кто-то из вас, мне звонил, — добавила я, прикидывая, у кого из этих типов я сидела на коленях.
— А я Геннадий Петрович, — густым басом сообщил здоровяк. Если честно, я растерялась, его внешность совершенно не соответствовала образу папиного друга, который у меня успел сложиться после телефонного разговора с ним, да и голос был попросту не его.
— Прошу к столу, — медово предложил длинный и я поняла, что беседовала с ним, такой голос ни с каким другим не спутаешь. — Как приятно видеть дочь нашего дорогого друга, — продолжил петь длинный, а я спросила:
— Вы тоже папин друг?
— Да-да, — энергично закивал он, а здоровяк нахмурился, то ли соглашаясь с данным утверждением, то ли нет, и вдруг заявил:
— Это мой адвокат, Матюшин Богдан Семенович.
Богдан Семенович раскланялся и оба они уставились на Ритку.
— Вдова, — сказала она скромно. — Рада, что вы нас посетили, — добавила она немного невпопад, потому что разволновалась. Ритка всегда волновалась, стоило ей вспомнить моего родителя, а при посторонних ей просто удержу не было, вот и сейчас она промокнула глаза платочком и закончила:
— Мой дорогой покойный муж очень много о вас рассказывал.
— Что рассказывал? — насторожился здоровяк, вопрос поставил Ритку в тупик, уверена, о Севрюгине она услышала сегодня впервые, папа был не любителем поговорить, а друзей у него сроду не было, если не считать дяди Вити, с которым они долгие годы работали бок о бок и которого папа неизменно называл аферистом и жуликом. Но данное обстоятельство Ритку не смутило, она смогла с честью выйти из положения.
— Много хорошего, — ответила она лаконично. Здоровяк подумал и согласно кивнул.
— Позвольте выразить соболезнования, — принялся журчать Богдан Семенович, ухватил Ритку за руку и легонько сжал ее.
— Благодарю. В эту трудную минуту, когда мы остались без горячо любимого папы и супруга, и буквально без средств к существованию, забота его друзей для нас особенно ценна.
Оба папиных друга переглянулись, а я ухватила Севрюгина за руку, встряхнула ее и сказала:
— Я вас вспомнила, вы мне лошадку подарили на день рождения. Я ее до сих пор храню.
— Лошадку? — обалдел он и тут же добавил:
— Да-да, конечно, лошадку.
Что тут скажешь, форменный жулик. Мы сели за стол и Богдан Семенович принялся нас угощать.
— Расскажите о постигшем нас несчастье, — попросил он, когда мы помянули папу. — Как скончался наш друг? Долгая продолжительная болезнь?
— Нет, — скорбно покачала головой вдова. — Сгорел. Можно сказать, мгновенно. — И с чувством поведала о папиной кончине.
Севрюгин внимательно слушал. Маленькие, глубоко посаженные глазки слегка посверкивали, недоверчиво и сердито.
— В закрытом гробу хоронили? — спросил он весьма заинтересованно. — Выходит, никакой гарантии, что он там?
Богдан Сменович робко кашлянул, а Севрюгин насупился, Ритка чуть приоткрыла рот и так посидела с минуту, после чего в глубинах ее сознания вызрел вопрос:
— Вы думаете, нам кого-то подсунули? О, Господи… то-то мне так тревожно. И папа дважды являлся, вроде как не в себе и ругал меня на чем свет стоит. А за что, спрашивается? Похороны были на высшем уровне, венки и прочая атрибутика стильная, на мне костюм за полторы тысячи баксов, специально заказывала, папа должен быть доволен… Конечно, если эти жулики положили то, что у них под рукой оказалось, тогда папино возмущение понятно: на кого попало такие деньги выкинули. Папа не одобрял пустые траты… Но если нам подсунули чужого, то где же папа? Лежит неприбранный и на злится меня… Маня, мы срочно должны решить этот вопрос, — повернулась она ко мне и наконец-то заткнулась.
— Папа прибыл из-за границы, — напомнила я, — там у них порядок и если в бумаге стоит папино имя, значит его и положили.
— Чего ж он тогда ругался? — усомнилась Ритка.
— Может ему твои стильные венки не понравились. Или костюм. Папа был консервативен, а у тебя вырез до самого пупка.
Тут Богдан Семенович кашлянул и мы разом обратили к нему свои взоры.
— Э-э… вы упомянули, что наш дорогой друг оставил вас без средств. Как прикажете это понимать?
— Буквально, — вздохнула Ритка и принялась долго и подробно расписывать наши лишения.
Севрюгин слушал, нервно шевеля руками. Выглядели они, его руки к слову сказать, забавно. Короткие, широкие ладони, сплошь покрытые татуировкой. Здесь были гирлянды каких-то экзотических растений, имя Гена, кинжал, еще буквы, которые никак не складывались в слова, и как апофеоз — череп с костями на безымянном пальце. Что-то подсказывало мне, что Геннадий Петрович прошел суровую жизненную школу.
Ручки Богдана Семеновича напротив были тонки, белы и костлявы, а глазки постоянно слезились. Сначала я думала, что он так убивается по нашему папе, потом поняла, это какая-то болезнь, вроде конъюнктивита.